– Что ж, я не дам им проиграть, – говорит Кина.
Она устремляется к ближайшей двери, выдвигает замок и открывает ее.
Я чувствую, как напрягается каждый мускул моего тела от неизвестности и ожидания, что за этой дверью окажется очередной монстр.
Но ничего не происходит, ни звука. Кина заглядывает в камеру, и мы потихоньку собираемся у нее за спиной.
Мальчик лет десяти-одиннадцати стучит по экрану, висящему на стене, и что-то бормочет себе под нос. Кажется, он даже не замечает нас.
«Совсем ребенок», – мелькает у меня в голове, и я не понимаю, как могли машины обвинить его в совершении преступления, каким бы оно ни было.
– Эй, – ласково зовет Кина.
Мальчик медленно поворачивает к нам голову и смотрит на собравшуюся в дверях толпу людей.
– Вы пришли починить его? – спрашивает он, указывая на экран.
– Нет, мы пришли выпустить тебя. Там война началась, – поясняет ему Кина.
– Я не могу уйти, – отвечает мальчик, – мне нужно выбрать себе завтрак.
Кина смотрит на каждого из нас и снова обращается к ребенку:
– Как тебя зовут?
– «Доброе утро, заключенный 9–71–990», – говорит малыш, подражая голосу Хэппи. – «Сегодня понедельник, двадцатое июня, день четыреста четвертый в Аркане. Пожалуйста, выберите свой завтрак».
– Что же нам делать? – спрашиваю я Кину.
Она размышляет, покусывая внутреннюю часть щеки. Пожав плечами, заходит в камеру и опускается на колени рядом с мальчиком.
– «Пожалуйста, выберите свой завтрак…» – шепчет он, но замолкает, пятясь при виде Кины.
– Все хорошо, – успокаивает она его, поднимая руки вверх. – Тебе страшно, это нормально, нам всем страшно, но экран не заработает, и нам нужно выбираться отсюда.
– День четыреста четвертый в Аркане, – повторяет мальчик, нервно смотря на Кину, и отводит взгляд.
– Меня зовут Кина Кэмпбелл, – представляется она. – Тебе больше не нужно сидеть в этой камере, понимаешь?
Он смотрит на нее бегающими глазками.
– Кило, – шепчет он, – меня зовут Кило Блю. Д-друзья называли меня Блю.
– Блю, ты можешь оставаться тут, если хочешь, но еды и воды больше не будет, экран не включится, и ты останешься один.
Кило Блю смотрит на Кину и вот-вот расплачется:
– Я был один четыреста четыре дня.
– Тогда пойдем с нами.
– Но это мой дом, – шепчет он.
– Уже нет.
Мальчик оглядывает четыре стены своей камеры, кровать, сломанный экран. Слезы тихо стекают по его щекам. Кивнув, он встает, берет Кину за руку, и они выходят в коридор.
– Это Кило Блю, – представляет она его всем нам. – Друзья зовут его просто Блю.
– Привет, Кило, – здоровается Малакай, саркастически улыбаясь.
Мне становится стыдно от мысли, пришедшей мне в голову: не будет ли мальчик нас тормозить? Вообще-то я должен радоваться, что он пришел в себя и покинул камеру.
– Привет, Блю, – здороваюсь я, стараясь отогнать негативные мысли.
– Все могло закончиться иначе, знаешь ли, – шепчет Малакай Кине.
– Теперь вы понимаете? – обращается девушка к группе, игнорируя протест Малакая. – И его вы хотели оставить тут умирать?
– Вот дерьмо, а она права, – отвечает Пандер. – Я голосую за то, чтобы открыть камеры, только осторожно: есть тут пара людишек, жаждущих моей смерти, – вытянув руку, она касается татуировки под правым глазом.
– Да, – кивает Под, – мы должны их выпустить. Если оставим их здесь, то мы ничем не лучшие тех ублюдков, что засунули нас сюда.
Сердце начинает колотиться от такого поворота событий. Все, о чем я могу думать, – это неизбежное освобождение Тайко Рота.
– Хорошо, – говорю я, пытаясь унять дрожь в голосе, – большинство за то, чтобы открыть камеры.
– Вы ненормальные, – бормочет Малакай, скрещивая руки на груди.
– Стойте, – слышится напряженный голос Акими, – можно подождать секундочку?! Что, если мы откроем камеру, а там будет кто-нибудь из этих безумных? Такой как Рен, или Джуно, или группа «А»? Вы не задавались вопросом: почему одни сходят с ума, а другие нет?
Мы все переглядываемся, надеясь, что у кого-то может быть разумное объяснение.
– Бессмыслица какая-то, – отвечает Пандер. – Джуно не может быть одной из них, она отказалась от Отсрочки, которая свела с ума группу «А». Через несколько месяцев ей исполнится восемнадцать, и она сказала, что пусть лучше ее сотрут, чем отправят в Блок. С другой стороны, она кололась, она клон. Может, она сошла с ума от того, что не смогла достать «Побег»?
– Но это не объясняет ситуацию с Рен, – подхватывает Акими, уже более спокойным голосом, – или с другими, кого Лука видел снаружи. Почему они обезумели?
Нависло долгое молчание. Малакай пожимает плечами:
– Мы знаем не больше твоего, Акими.
– Хотите знать, что я думаю? Я думаю, это лишь вопрос времени, и мы тоже сойдем с ума, как все остальные, – в глазах Акими загорается страх.
– Так или иначе, – говорит Под, – это ничего не меняет. Нам остается только двигаться дальше.
И снова наступает тяжелое молчание.
– Под прав, – нарушаю я тишину, – это ничего не меняет. Мы либо сойдем с ума, либо нет.
Я иду к следующей камере и открываю люк. Девушка лет шестнадцати перестает расхаживать и резко оборачивается. Не говоря ни слова, она пристально смотрит на меня.
– Привет, – здороваюсь я и сразу чувствую себя глупо.
– Война пришла? – спрашивает она.
– Кажется, да.
– Ну, тогда выпустите меня отсюда.
Я отпираю дверь, девушка выходит.
– Сердечный барьер работает? – она кивает в сторону выхода.
Должно быть, она имеет в виду линию срабатывания детонирования.
– Нет, он выключен, – отвечаю я.
Пройдя мимо меня, она направляется к выходу.
– Куда ты? – спрашивает ее Пандер.
– Пойду искать Исчезнувших. Если вам хватит ума, то и вы пойдете за ними.
– Стой, – зову я, – в туннелях очень опасно.
– Справлюсь, – бросает она.
– Можешь остаться с нами, – предлагает Кина.
– Нет уж, спасибо, – фыркнув и рассмеявшись, она проходит к третьей по счету камере от ее и открывает дверь. Оттуда выходит высокий худощавый парень со шрамом на щеке.
– Началось? – спрашивает он.
– Да.
Они обнимаются, затем он оглядывает нас:
