Мы продолжаем идти, и по мере того как усиливается в воздухе запах горения и химикатов, как звуки разрушающихся строений и бушующих огней становятся все оглушительнее, – нарастает и напряжение между нами. Нас переполняет страх, и мы уже сомневаемся в наших выводах насчет вакцины: вдруг кто-то из нас превратится в безумца с моргающими глазами и улыбкой до ушей и мы набросимся друг на друга, как бешеные собаки?
Рука болит вот уже несколько часов, мышцы до дрожи сводит судорогой от того, что приходится так долго держать их в одном положении. Я стараюсь об этом не думать, но чем больше я заставляю себя игнорировать боль, тем больше на ней концентрируюсь. Я не уверен, как долго еще смогу удерживать кнопку детонатора.
И, словно читая мои мысли, Кина замедляется и ждет, пока мы поравняемся.
– Как рука?
– Нормально, – лгу я, пожимая плечами.
Рассмеявшись, Кина берет мою руку в свои ладони.
– Осторожно, – прошу я, в ответ она лишь закатывает глаза.
Кина забирает детонатор и, улыбаясь, говорит:
– Я буду осторожна, не переживай.
– Спасибо, – отвечаю я, улыбаясь в ответ.
И вдруг я слышу звук в своей груди: один длинный сигнал и три коротких. Клянусь, мое сердце остановилось. Кина смотрит на меня широко раскрытыми глазами:
– Я не отпускала, Лука, я не…
– Все в порядке, – отвечаю я, переведя дыхание. – Не знаю, что это было, но я в норме.
Кина выдыхает с облегчением.
– Ты напугал меня до чертиков!
– Все хорошо, – успокаиваю я ее, – порядок.
Мы оба нервно посмеиваемся, пытаясь не обращать внимание на сбой. Мы продолжаем путь и вот уже доходим до окраины города.
Здесь рельеф круто спускается вниз в район грязных улиц, где бездомные обычно строят свои хижины и лачуги из металлолома и пластика, выкачивая электричество из запутанных масс проводов и самодельных блоков предохранителей, которые змеятся из Вертикалей, и их опасно истертые кабели провисают в лужах густой коричневой воды.
Ирригационная система представляет собой собранную вручную сеть труб и канав, по которым стекают грязные сточные воды домов. Далее, мимо Вертикали, устремляющейся в небо, железнодорожные пути теряются в трущобах. Я стараюсь не замечать темно-красный цвет воды, струящейся вдоль деревни бездомных, стараюсь не слушать крики, доносящиеся из глубины города.
Пение Пандер затихает, а затем и вовсе прекращается, когда мы все останавливаемся, глядя на разрушения.
– Ладно, – говорит Пандер, глубоко вдохнув, – сделаем это.
– Я не могу, – Акими стонет из хвоста группы, поддерживаемая Подом и Игби.
– Что ты хочешь сказать? – спрашивает Пандер со странной смесью огорчения и понимания в голосе.
– Я не могу идти, нога болит. Думаю, дело плохо.
Мы молча оглядываемся, надеясь, что кто-то найдет верное решение, что вот появится взрослый человек, который посоветует нам, что делать.
Я думаю: «Мэддокс знал бы, что делать». Хотел бы я, чтобы он был здесь, чтобы дожил до этого дня и сбежал с нами.
Малакай выступает вперед.
– Ложись, – говорит он, – давай посмотрим.
Под и Игби помогают Акими присесть, она опускает правую лодыжку на землю, испуская жалобный стон.
– Как же больно, – выдыхает она.
– Нам придется снять ботинок, – объясняет Малакай. – Веселого будет мало.
Акими кивает, скрежеща зубами:
– Давай.
Малакай медленно развязывает шнурки ее ярко-белых кроссовок. Я сажусь рядом и беру ее за руку.
– Сожми мою руку, когда будет больно, – говорю я ей.
Малакай берет кроссовок за подошву и, как только начинает тянуть его на себя, Акими орет, тисками сдавливая кости в моей руке. Мне тоже хочется закричать, но, прикусив губу, я стараюсь не выдавать себя, и все же невольно морщусь от боли, что привлекает внимание Кины. Я заставляю себя сидеть неподвижно и улыбнуться ей в ответ.
Игби отворачивается при виде неестественно искривленной лодыжки Акими, которая висит как будто на одних старых нитках. Не спеша Малакай снимает кроссовок полностью, и Акими постепенно ослабляет болезненную хватку на моей руке.
– Теперь я сниму носок, – говорит Малакай, сдерживая тошноту.
Он берет пальцами верхнюю часть ее носка и медленно стаскивает с ноги, боль в моей руке усиливается, когда Акими снова впивается в нее.
– Ну? – спрашивает она, задыхаясь.
Малакай отвечает, заикаясь:
– Хорошо, эм-м-м… все будет хорошо.
– Все плохо, да?
– Честно? – спрашивает он. – Отвратительно. Лодыжка вся обмякла, и она под странным углом, меня чуть не вырвало…
Кина бьет его по руке, заставляя замолчать.
Наклонившись, я оглядываю опухшую конечность, некогда бывшую лодыжкой. Кожа превратилась в сплошной синяк, чуть ниже голени ужасный изгиб, а ступня вывернута в неестественном положении. Я чувствую, как черствый хлеб и вода, съеденные на завтрак, скручиваются в комок у меня в животе, и начинаю учащенно дышать, чтобы подавить тошноту.
– Боже, как же больно, – плачет Акими.
Из глубины города доносится душераздирающий крик, метрах в пятидесяти от того места, где мы остановились на клочке выжженной травы и деревьев. Сдерживая крик, Акими стонет и мычит. Мы все устремляем взгляды на город. Малакай поднимается на ноги, в его глазах появляется страх.
– Ребята, бегите, я найду, куда спрятаться, – говорит Акими.
– Не глупи, – отвечает Малакай, не отрывая глаз от города. – Мы тебя не оставим.
– Что будем делать? – спрашивает у него Блю.
– Я… Мы должны… – Он замолкает.
– Вот что мы сделаем. – Я поднимаюсь. – Вы, ребята, найдете место, где можно укрыться, а я пойду в город и найду что-нибудь для Акими, обезболивающие или что-то еще.
– Ну да, это очень по-геройски, мачо с переизбытком тестостерона, – отвечает Кина. – Мне кажется, ты не все продумал.
Я чувствую, как краснею. Мой первый порыв – опровергнуть ее обвинения, но сам факт того, что я смущен ее словами, позволяет мне осознать, что в них есть доля правды.
– Что… что ты имеешь в виду? – спрашиваю я, безуспешно стараясь скрыть растерянность.
– Даже если у тебя получится попасть в город и выбраться оттуда невредимым, даже если вернешься с обезболивающими для Акими, она все равно не может ходить, она здесь в ловушке.
– Ну и что ты предлагаешь? – требую я.
– Пока ничего, но не собираюсь выпаливать первое, что придет в голову.
– Я хотя бы стараюсь!
