— Заходи. — Бобровский открыл дверь. — Квартира-то твоя теперь. Правильно?
Никита на это ничего не ответил. Зашёл в прихожую и снял кроссовки. Пока Бобровский стаскивал свои похоронные ботинки, Никита шустро обошёл квартиру, осмотрел добычу.
— Тебе батя про ремонт говорил? — крикнул Никита с кухни.
Бобровский услышал, как открылась дверь холодильника.
— Говорил.
Дверь холодильника закрылась. Никита вышел с кухни.
— Ну ты не возражаешь, если я завтра привезу бригадира?
— Какого бригадира?
— По ремонту, старина, по ремонту. Мой приятель. Гена. Белорус. Посмотрит фронт работ и по деньгам прикинет.
— Квартира твоя, — повторил Бобровский и зашёл в ванную.
Шишка на лбу оказалась не такой уж и страшной. Размером с маленькую сливу. Но было много ссадин и мелких царапин на лице. Бобровский долго умывался, намыливая руки, лицо и шею. Потом сунул голову под кран и держал несколько минут под прохладной водой. Стало получше. На одну сотую.
Никита ждал его в комнате. Он сидел на диване и смотрел телевизор. Шёл сериал про парализованного следователя, который раскрывал преступления, не вставая с кровати. У него было несколько придурковатых помощников, выполнявших различные задания. Минут пять Бобровский и Никита сидели рядом и молча пялились в экран.
— На девять дней поедешь к Насте? — спросил Никита, не отрываясь от телевизора.
— Да, наверно, — ответил Бобровский. — Это когда? Воскресенье?
— Кажется. Надо посчитать.
Следователь в это время звонил своему помощнику и давал указания: «Нужно проникнуть в квартиру подозреваемого и произвести выемку улик».
— Никита, — позвал Бобровский. — Ты про Настин кредит что-нибудь знаешь?
— Какой кредит?
— Значит, не знаешь?
— Первый раз слышу, старина, первый раз слышу. — Никита посмотрел на Бобровского ясными голубыми глазами. — Я Настю очень любил, ты знаешь.
Бобровский в этом сомневался.
— Но общались мы мало, старина, мало общались. У меня семеро по лавкам, работа, то, сё, пятое, десятое. Да и у вас своя жизнь. Глянь-ка, что творят!
Помощник следователя проник в квартиру, но угодил в ловушку. Полуголая баба приковала его к батарее наручниками. Стащила с него штаны.
— Мне звонили коллекторы, — сказал Бобровский. — Это они меня избили. Я не знаю, что делать.
— В милицию иди, — сказал Никита. — Это рэкетёры. Побои надо снять. И заявление в ментовку. Ты прям как маленький.
Полуголая баба била помощника следователя плетью.
— Ладно. Посмотрим.
— Ты в понедельник съезжаешь? — спросил Никита между делом.
— Получается, так, — пробормотал Бобровский.
— Нашёл, где устроиться? Вообще какие планы?
— Не нашёл. И планов нет.
— Я тебе помогу. Есть вариант.
— Правда?
— У меня есть подвязки.
— Подвязки? — переспросил Бобровский.
— Ну подвязки, завязки, связи. Запиши адрес. Это то, что тебе надо.
— Серьёзно?
— А с чего бы мне шутить, старик? Ручка есть?
Бобровский взял со стола авторучку. Это была Настина авторучка. Она лежала всегда рядом с ноутбуком. Никита продиктовал адрес. Бобровский записал на титульной странице книжки. Настиной книжки. Она тоже лежала рядом с ноутбуком. И называлась «Ты можешь!». Бредовое какое-то название, подумал Бобровский.
— Съезди туда обязательно, — сказал Никита.
— А что мне сказать?
— Кому?
— Тому, кто там будет.
— Сам всё поймёшь. Это же не загадка и не шутка, старина. Там тебе помогут.
Никита встал.
— Время позднее, пойду.
— Хорошо.
— У тебя в холодильнике шаром покати.
— Куплю что-нибудь, — сказал Бобровский.
— Правильно. А то ты тощий, как палка.
Никита надел кроссовки.
— Знаешь, в чём сила?
— В правде? — спросил Бобровский.
— В еде. Это топливо, старина, топливо для тела. Для сильного тела. Посмотри на меня. Кто меня остановит?
— Пуля?
— Какая ещё пуля?
— Дура, — ответил Бобровский. — А штык — молодец.
Никита осторожно, чтобы не разрушить своё хлипкое гнездо, почесал макушку.
— Сходи в травму, сними побои. И голову проверь. Наверняка сотрясение. Вон какой фуфел над бровью.
Бобровский дотронулся до лба.
— Чао-какао! — сказал Никита и вышел.
На улице он достал мобильник и набрал номер мамы.
— Чего там? — спросила Лариса Ивановна.
— Нормально всё. В понедельник съезжает. Я завтра Гену хочу привезти.
— А про кредит спрашивал?
— Он сам и спрашивал. А я что? Иди в ментовку, говорю.
— И?
— Не знаю. Его избили.
— Кто?
— Да чёрт его знает. Может, асфальтная болезнь. Может, гонит он всё.
— Ой, неспокойно мне, зайчик, — сказала Лариса Ивановна.
— Не волнуйся, мама. Если что, я ему нашёл место, где устроиться.
— Ты очень добрый мальчик.
— Мне тридцать семь, мам.
— Для меня ты всё равно мальчик. Завтра позвони.
Никита нажал отбой и порылся в контактах. Долго никто не отвечал. Потом раздался сонный голос.
— Слушаю.
— Кри-кри, милая, ты что, спишь?
— Кто это? — спросила Кристина.
— Твой одуванчик. Ты свободна сейчас? Я недалеко.
— Я ужасно устала.
— Ну, пирожочек мой, я так соскучился!
— У меня нет сил.
— На других они у тебя есть.
Кристина отключилась.
Никита сел в машину. И поехал домой. Он злился. По пути Никита зашёл в супермаркет и купил пельмени, чипсы, копченую колбасу, ведёрко майонеза и киевский торт. Еда утешила его.
15
Над входом в отделение висел большой, немного грязный российский флаг. Белая полоса от пыли стала серого цвета. «Интересно, — подумал Бобровский, — его стирают иногда? Или он просто висит и висит? Может, флаг снимают по расписанию и вывешивают новый? А этот куда? Списывают в утиль?»
Бобровский нервничал. В голову лезли глупые мысли. Он почти не спал прошлой ночью. Думал о Насте, о деньгах, о коллекторах, о Никите. Тот перезвонил через пару часов после того как ушёл. Сказал, что привезёт своего бригадира завтра вечером. А перед этим звонил Герман и поинтересовался успехами. Бобровский молчал.
