Он посмотрел на часы. В туалете шумно смыли воду. Бобровский взял книгу и заглянул на титульную страницу.
— Нижний проезд — где это?
— В промзоне, — ответил Никита. — Рядом. На маршрутке десять минут.
19
У Бобровского не было денег на маршрутку, и Никита, поджав губы, отсыпал ему мелочи.
— Вариант что надо! — сказал он.
— Посмотрим.
— Паспорт захвати.
Бобровский сменил футболку на синюю рубашку, подаренную Настей пару лет назад на 23 февраля, и вышел из квартиры. С маршруткой ему повезло. Почти сразу к остановке подрулил серый от пыли микроавтобус нужного маршрута. В салоне было душно, пахло подмышками и несвежей едой. Бобровский положил в лоток горсть мелочи и сел рядом с симпатичной женщиной в облегающем бежевом платье. Он обратил внимание на её ноги, очень длинные, гладкие и крепкие. Идеальные. Они слегка блестели от пота. Он почувствовал жар её напряжённого тела, услышал её ровное дыхание. Пару раз на поворотах соседка слегка прижималась к нему. Бобровский поднял взгляд на её лицо. Прекрасный римский профиль и стрижка каре. На кончике носа висела маленькая капля пота. Женщина подняла руку и смахнула каплю указательным пальцем. Бобровскому показалось, что капля упала ему на штаны. Он стал смотреть через лобовое стекло на дорогу. Он ничего не чувствовал. Эта женщина его не волновала. Её ноги, длинные, как у волейболистки. Её тело, жаркое и упругое под этим влажным от жары платьем. С тем же успехом рядом мог сидеть кашляющий старик. Или мент. Бобровскому было всё равно. «Видишь, Настя, получается, мне никто не нужен, кроме тебя. Может, когда-нибудь это пройдёт, конечно, но, наверно, я раньше сойду с ума», — подумал Бобровский.
Через пару остановок соседка вышла. Кто-то в салоне вздохнул и пробормотал: «Ох ты, ебливая кобыла».
Маршрутка въехала в промзону. Бобровский попросил остановить и вышел. Огляделся, ища место, где его избил обоссанный коллектор. Отсюда было не видно. Промзона большая, а этот урод завёз его куда-то на заброшенную окраину. «И что мне тут ловить?» — подумал Бобровский.
Побродив, он разыскал Нижний проезд и увидел двухэтажное строение с нужным номером. На стене висело объявление, написанное крупным шрифтом. Бобровскому всё стало ясно. «Работа. Питание. Проживание. Зарплата». А что ещё мог предложить Никита? Над входом была табличка «ЗАО ПЕРБУМОТ». Бобровский открыл дверь и вошёл. В тамбуре на табуретке сидел пожилой охранник и читал потрёпанную книжку в мягкой обложке. Казалось, этот охранник просидел тут безвылазно несколько лет. У него было одутловатое лицо, красные глаза, кожа болезненного цвета. От него пахло пылью.
— Что вам? — спросил он.
— Я по объявлению, — сказал Бобровский. — Там, у вас висит.
Охранник кашлянул и вдруг заорал в потолок:
— Виктор Михалыч, тут по объявлению!
Кто-то ответил ему.
— Поднимайтесь наверх, — сказал охранник и вернулся к чтению.
За тамбуром был небольшой коридорчик и лестница на второй этаж. Бобровский поднялся прямо к двери кабинета. Постучался и вошёл. За столом сидел всклокоченный мужик лет сорока пяти и разговаривал по телефону:
— Слушай… Нет, стой, я же объяснил, как добираться. Где ты вылезла? А кто тебя просил там вылезать? Никто?
Он посмотрел на Бобровского.
— Ладно, садись на маршрутку и езжай до конечной, понятно? Да, твою мать, я бы выслал машину, но у меня карбюратор, ты знаешь… Что, Гусев? Гусев в разъездах весь день. Так, у меня посетитель. Конец связи.
— Я по объявлению, — сказал Бобровский.
— Уверены?
— Ну, уверен, да. А что?
Хозяин кабинета пробежался по нему взглядом сверху вниз и снизу вверх.
— Ладно. Паспорт есть? Или военный билет? Какие-нибудь документы?
Бобровский дал ему паспорт. Посмотрел в окно. По трассе полз «КамАЗ», волоча за собой облако жёлтой пыли.
— Бобровский? — сказал хозяин кабинета. — Бобровский?
— Да, написано же.
— Нет, стой, погоди. Бобровский?
— А что не так?
— А я Телегин.
— Рад познакомиться, — сказал Бобровский.
— Какой, нахуй, рад познакомиться? — Телегин встал из-за стола. — Мы с тобой знакомы. Ядрёна мать, а!
Он вдруг засмеялся.
— Ну вообще! Так. Ты не помнишь?
— Смотря что, — сказал Бобровский. — Вы с завода? С автомастерской? С мебельного магазина? Может, из ВОХРа?
— Какой ещё вохра-мохра?! Смотри на меня. Узнаёшь?
Бобровский смотрел. Но не узнавал. У Телегина была заурядная внешность. Совершенно не запоминающаяся.
— Так, ладно, блядь. Что ты стоишь? Садись. Самовар помнишь? Бабку ту помнишь? Как подвалы проверяли, помнишь? А молдаванина помнишь?
Бобровскому стало не по себе. Воспоминания были смутные. Телегин не отставал.
— Февраль девяносто пятого, — сказал Телегин. — Грозный. Мы с тобой и молдаванином проверяли подвалы. У него ещё кличка была Ротару.
Телегин засмеялся.
— Помнишь, как мы бабку вынесли из подвала? У неё был самовар советскими рублями набит.
Бобровский потёр виски.
— Погоди, стой, ты же не отсюда. Ты откуда-то из Оренбурга был.
— Из Тобольска, — сказал Бобровский.
— Правильно! — заорал Телегин. — Ну и? Чего ты смотришь? Забыл всё? А Савченко?
— Лётчица? — пробормотал Бобровский.
— Какая лётчица, к хуям? Танкист из Самары. Ну?
Бобровский поискал сигареты в карманах, заметил на столе пачку и взял без спроса.
— Плохо помню, — сказал Бобровский. — Там такое дело…
— Какое?
— Мы же потом попали под наши минометы недалеко от рынка, меня контузило очень сильно.
— И что? Память отшибло?
— Не то чтобы отшибло… Но всё, что до этого было, очень смутно помню. Даже забыл тогда, что родители умерли. Очень сильно контузило, — повторил Бобровский.
— Ясно, — сказал Телегин. — Чёрт, вот это неожиданно, конечно. Я про то, что ты тут сидишь. Как ты вообще сюда попал?
— На маршрутке, — сказал Бобровский.
Телегин тоже закурил.
— Ну вижу, да. Сильно тебя контузило. Двадцать лет прошло, а ты до сих пор как стукнутый мешком.
Бобровский промолчал.
— У меня тут нет нихера, — сказал Телегин. — Я вообще в своё время не слабо так попил. Сейчас стараюсь не гнать. Чаю выпьем?
— Можно.
— Есть баранки.
Телегин открыл шкафчик и достал пакет с баранками.
