Он выглянул на кухню. Игорь и Виталий сидели за столом и ели из пластиковых контейнеров лапшу быстрого приготовления.
— Где Никита? — спросил Бобровский.
— Убежал куда-то, — ответил Игорь. — Говорит, вы нас выгонять станете. Станете?
Виталий перестал жевать и шмыгнул носом.
— Пока нет, — сказал Бобровский.
— Мы холодильник отключили, — сказал Игорь. — Но там ничего нет. Только чашка с какой-то жижей.
— Чага, наверно? — спросил Виталий. — Батяня мой онкологию чагой лечил.
— Вылечил?
— Ну нет, конечно. Ты чего? Это же бред.
— А я читал, помогает.
Бобровский открыл холодильник, забрал чашку и ушёл в комнату. Плесени стало больше. Холодильник последние несколько месяцев плохо морозил. Продукты всё время были мокрые, быстро портились. Настя говорила, что надо купить новый холодильник. Бобровский отвечал, что дешевле вызвать мастера. Так ничего и не сделали.
В комнату зашёл Никита. Вид у него был потрёпанный и несчастный. Волосня на голове разметалась.
— Предлагаю переговоры, — сказал Никита. — Парни работают?
— У них обед.
— Хорошо. Я тебе предлагаю пятьдесят тысяч.
Бобровский молчал.
— Ну что? Согласен? Согласен же? Двадцать пять даю сразу. И двадцать пять после выписки.
— Если ты будешь торговаться, я задеру до пятисот, — ответил Бобровский.
— Стой. Я сейчас вернусь.
Никита вышел в коридор. Потоптался там и закрылся в туалете. Бобровский поднёс к губам чашку, тем местом, где остался след от помады, и медленно выпил чай. «За тебя, дорогая», — подумал он. Во рту стало кисло.
Никита сидел на краешке унитаза и разговаривал по телефону.
— Мама, просто переведи мне сейчас хотя бы двести, а лучше триста, и я от него отделаюсь. Отдам, и пусть валит отсюда. Сразу же. Забудем о нём, как о пожаре.
— Каком ещё пожаре? — спросила Лариса Ивановна.
— Не знаю. Просто выражение.
— Господи, как я устала от всего!
— Послушай, мамуля, этот клещ, этот таракан, он не идёт на уступки. Я предложил ему сто. И двести. Он просит пятьсот. Точка.
— Бедная наша семья, столько горя свалилось! Сынок.
— Да, мама?
— Может, ещё раз в милицию попробовать?
— Менты не хотят ничего делать. И если подумать, они тут ничего сделать не смогут. Если только им забашлять.
— Так, может, лучше им заплатить?
— Но не факт, что они не кинут. И потом, сто лет пройдёт.
— Значит, платить этому мерзавцу?
— Выхода нет, похоже, — вздохнул Никита.
— Погоди, отец что-то хочет сказать.
В трубке раздался голос Валерия Кузьмича:
— Сынок, морду ему набей!
— Ой, папа, если бы это помогло как-то, я бы его порвал на тряпки. Дай маму.
— Никит, только пусть он сразу же уходит, — сказала Лариса Ивановна. — Немедленно. Даже вещи ему не отдавай. В чем есть, в том пусть и идёт.
— Нам ещё надо в паспортный стол. Заявление писать.
— Но его точно выпишут?
— Конечно. Даже адрес есть — куда. Я нашёл.
— Что за адрес? Ты жильё, что ли, нашёл этому гнусному сморчку?
— Да это какая-то халупа в области, там наверняка уже куча таджиков прописана, — сказал Никита. — Просто адрес.
— Ладно. Мне надо подумать. Сколько, ты говоришь, надо перевести?
— Хотя бы триста. Прямо мне на карту. А я ему переведу. Но лучше бы пятьсот. Я, мама, совсем на мели. А ещё ремонт же.
Мама взвыла.
— Чёрт, да лучше бы его в Чечне убили, прости господи! Такие траты на эту тварь, пса подзаборного!
— Ты номер моей карты помнишь? — спросил осторожно Никита.
— Записано где-то в тетрадке. Сейчас. Хорошо. Сейчас. Пусть подавится.
Никита нажал отбой, сунул телефон в карман и смыл воду в унитазе, хотя в этом не было необходимости. Потом он вернулся в комнату. Бобровский полулежал на диване с закрытыми глазами. И, кажется, не дышал. У Никиты заколотилось сердце. Он тронул зятя за плечо. Потом потряс. Бобровский открыл глаза.
— Дрыхнешь? — сказал Никита. — Вымогатель. Значит, условия такие. Сейчас я тебе перекину бабло. Стой, у тебя же карта есть? Хорошо. Я скидываю тебе бабло на карту, потом мы идём в паспортный стол, ты пишешь писульку… Нет, сначала идём в паспортный стол.
— Сначала деньги, — сказал Бобровский.
— Ты обманешь, обманешь! — замахал рукой Никита.
— А ты?
— Нет уж, я не обману.
Никита достал телефон, проверил счёт в приложении. Деньги ещё не пришли. «Можно было и миллион загнуть, — подумал он. — У матери их шесть, лежат дохлым грузом».
— Так вот, получаешь деньги и сразу уходишь, — сказал Никита. — Сразу же. Без вещей.
Бобровский закрыл глаза.
— Слышь, зять? Алё!
«Да он же не в себе, сука!» — подумал Никита.
У него вдруг прихватило живот.
— Ладно, сейчас придут баблишки, и всё разрулим, — сказал Никита и ушёл в сортир.
29
Бобровский дремал. И ему снился сон. Будто бы он едет в поезде, почему-то через город, за окном проносятся дома, дома, дома. Потом он почувствовал, что кто-то сидит рядом, касается его ногой. Но посмотреть, кто это, было страшно. Откуда-то выплыл иррациональный тёмный ужас. Вот они въехали в промзону. У железнодорожной насыпи показался проржавевший остов сгоревшей давным-давно машины. Бобровский скосил глаза на соседа и сразу увидел голую грязную ступню, край зелёного шёлкового халата…
— Вставай, бывший зять, — громко сказал Никита.
Бобровский открыл глаза.
— Деньги пришли. Сейчас будем рулить, как и что сделаем.
— Кошмар приснился, — ответил Бобровский и потёр лицо ладонями.
— Так тебе и надо, — сказал Никита. — Заслужил.
— Ширинку застегни.
— А? Что? Едри твою мать!
Никита застегнул ширинку на своих светло-голубых джинсах. Сел рядом.
— Давай думать, Лёха. Как нам друг друга не кинуть?
Бобровский достал из кармана бумажник, показал Никите банковскую карточку.
— Вот на этот номер.
— Ну конечно, ага…
— Давай, — сказал Бобровский.
Никита поёрзал, почесал голову.
