— Вы так добры, что отдаете мне свое платье; я хочу, чтобы вы взяли одно из моих. Может быть, не стоит надевать его сразу, пока я не уеду или не закончится война, , но выбрать вы должны сейчас. Берите любое — это справедливый обмен.
У Сюзанны заблестели глаза. Какое-то время она отнекивалась, вежливо протестовала… она рада сделать что-нибудь для mademoiselle… ей ничего не нужно.
Флер засмеялась.
— Я настаиваю, Сюзанна! Любое, какое пожелаете, будет ваше.
Наконец после долгих размышлений, приложив к разгоревшемуся лицу каждое платье и посмотревшись в маленькое зеркальце, Сюзанна выбрала синий креп.
Оно, наверное, не слишком подходило такой молоденькой девушке, но Флер понимала, как трудно устоять перед богатством материи и цвета.
— Никогда, mademoiselle, — пылко сказала Сюзанна, — никогда у меня не было такого прекрасного платья. Я сохраню его навсегда.
Этому Флер могла поверить, ведь видела же она платье Мари, хранившееся чуть ли не тридцать лет.
«Надеюсь только, — думала она про себя, — что у Сюзанны хватит ума носить его, пока она молода и привлекательна. Мало ей будет от него пользы, если она останется старой девой».
Прижимая платье к груди и бормоча невнятные слова благодарности, Сюзанна выскользнула из комнаты.
Флер снова уложила платья в корзину. Было небезопасно оставлять их на виду.
Затем она разделась. Снимая платье Мари, Флер испытала облегчение. Это было невежливо с ее стороны, платье сослужило ей хорошую службу, и все же его мрачность была ей не по душе.
Флер порылась в саквояже, достала ночную рубашку и, не расстегивая, накинула ее через голову. Она распустила волосы и расчесала их, с удовлетворением отметив, как мягко легли они привычными волнами по обе стороны ее лба.
Чопорная крестьяночка исчезла, из маленького зеркальца на нее смотрело красивое и обаятельное личико.
«Остается надеяться, что немцы не явятся сегодня с обыском, — подумала она, — а то их будет ожидать неожиданный сюрприз».
Задернув шторы, Флер легла в огромную кровать.
«Я добралась, — ликующе думала она, закрывая глаза, готовая погрузиться в глубокий целительный сон, которого жаждало ее усталое тело. — Я добралась сюда, и следующий шаг — это переправиться через Ла-Манш и вернуться домой, в Англию…»
ГЛАВА ШЕСТАЯ
-У меня для вас новости, Джек.
Флер опустилась на мягкую солому. Ее взволнованное лицо белело в лунном свете, дыхание было прерывистым.
— Какие? — быстро обернулся к ней Джек Рейнольдс. — А я-то гадал, почему вы задержались.
— Как раз, когда я собиралась к вам, из деревни пришел Анри. Есть шанс — очень хороший шанс, — что через несколько недель он сможет купить для нас лодку.
— Моторную?
Да, на ней есть мотор. Это кеч, довольно большой. Его владелец рыбачил, но сейчас он ему не по средствам. Анри слышал, что этот человек поговаривает о продаже и не станет колебаться, когда узнает, что сможет получить за лодку золотом.
— Вот это чудесно, Флер! — Джек наклонился вперед, обхватив руками колени.
Прошло уже больше двух недель, как у них с Флер вошло в привычку встречаться во дворе после того, как семья Бувье укладывалась спать. Это было единственное время, когда Джек отваживался выбраться из погреба, чтобы размяться и подышать свежим воздухом. Флер присоединялась к нему на этих прогулках.
Нога Джека зажила, но не только хромота не позволяла ему уходить далеко, он опасался заходить за ограду фермы.
Молодые англичане прохаживались взад-вперед, а если вечер был теплый, сидели поразговаривали. С каждым днем, с каждым часом им становилось все труднее расставаться.
Флер не решалась признаться себе, с каким нетерпением она ждала этих встреч. День тянулся медленно, часы, когда она помогала в доме или на дворе, где всегда находилась работа для лишней пары рук, казались нескончаемыми.
К тому же обитателей фермы не отпускал постоянный страх перед любопытными прохожими и перед немцами, которые в любой момент могли явиться с ревизией запасов и живности, а попутно обнаружить и кое-что еще.
На ферме много чего прятали. Флер обнаружила, что здесь укрывали не только ее и Джека; было еще множество других причин, по которым кто-нибудь из детей постоянно находился на сторожевом посту у калитки.
Предполагалось, что немцам было известно точное количество живности, хотя на самом деле ее было гораздо больше. При первом признаке опасности, появлении постороннего, шуме приближающейся машины наблюдатель подавал сигнал тревоги.
Мгновенно большая часть кур, свиней и даже одна из коров исчезали в специальных потайных местах.
Флер часто удивляло, что Бувье осмеливались нарушать правила. За малейшие провинности предусматривались жестокие наказания. Но постепенно она поняла, что, как бы немцы ни старались, им никогда не подавить стойкое сопротивление, истинный дух свободы, уничтожить который может только смерть.
Ей не раз приходило в голову, как много общего было у Жака Бувье с ее соотечественниками. Сказывалась норманнская порода. Черты Вильгельма Завоевателя обнаруживались по обе стороны Ла-Манша.
Вскоре после приезда Флер Жак начал всерьез прикидывать, как бы ей и Джеку дернуться в Англию. Было видно, что составление таких планов доставляло ему удовольствие. Каждый день он возвращался с работы с каким-нибудь новым предложением, какой-то новой идеей, которую они обсуждали долго и серьезно, чтобы в конечном счете отвергнуть как чересчур рискованную.
И вдруг восемнадцатилетний Анри, старший в семье после гибели брата, неожиданно объявил, что он тоже намерен переправиться в Англию.
— Я должен вступить в Сопротивление, — сказал он, — Хочу сражаться за Францию.
Он об этом заявил однажды вечером, когда младшие дети уже легли и в кухне были только его родители и Флер с Джеком.
На мгновение воцарилось молчание. Потом Флер увидела, как затуманились слезами усталые глаза мадам Бувье, как конвульсивно сжались ее бессильно упавшие на колени руки. Не говоря ни слова, женщина встала и подошла к окну. Со спины она казалась абсолютно спокойной, но остальные знали, чего стоит ей борьба за самообладание.
Жак заговорил первым.
— Твой брат погиб за Францию, — произнес он серьезно и печально.
— Я тоже готов умереть, если понадобится, — отвечал Анри дрогнувшим от волнения голосом. — Во всяком случае, уж лучше смерть, чем жизнь под властью этих дьяволов.
Все опять умолкли, словно чего-то ожидая от мадам Бувье. Внезапно она повернулась и подошла к сыну.
— Все правильно, ты и должен так поступить, — сказала она и, наклонившись, поцеловала сына в лоб.
