— Да уж, лучше не надо, — отозвался Яспер. — Я же чувствую, у тебя есть какая-то задняя мысль. И мне от этого как-то… неуютно.
— Ишь ты какой умник! — фыркнула я. — Тогда иди и лижись со своей псиной.
Я вскочила, наступив на его куртку, и потопала прочь.
Дверь стояла нараспашку, так что я беспрепятственно вошла в темный Леин подъезд и взобралась по лестнице. Я постучала, едва сдерживаясь, чтобы не забарабанить обоими кулаками. Но Лея открыла сразу. В пижаме, волосы узлом закручены на затылке и в кои-то веки не падают на ее тощую хмурую физиономию.
— Доброе утро… э-эм… день, — пробормотала я.
— Я писательница, — буркнула Лея. — Живу как хочу.
— А я разве что-то сказала?..
— Но хотела, — она посторонилась, пропуская меня. — Обувь сними.
Хотя носки пачкать не хотелось, я послушалась. Все же нельзя не отдать ей должное: она меня впустила, хотя вряд ли у нее остались приятные воспоминания о моем предыдущем визите. Она повернулась ко мне спиной — отважная женщина! — и пошлепала на кухню. Я порысила за ней. Кошка спала в корзинке для фруктов и вскочила, только когда Лея зазвенела стаканами.
— Да не надо мне ничего, — быстро сказала я. Уж больно у Леи посуда сальная.
— А мне надо, — она налила себе из графина полстакана и указала на стул. — Располагайся.
Я села. Что-то чересчур она любезна. Не нравится мне это.
Она отпила из стакана, скривилась и выплеснула воду в раковину.
— Ну что, он еще жив? — небрежно поинтересовалась она.
— Да. Июнь же еще не наступил. И вообще на улице холодина. Я ни одной осы еще не видела.
— А с чего ты взяла, что несчастный случай произойдет именно в этом году?
Нет, это она у меня спрашивает!
— Да речь ведь о вашей книжке! Что вы имели в виду? Через год? Или еще позже?
Она наморщила лоб.
— Не-е, там линейное повествование.
— Что?
— Ну, все по порядку. Между событиями нет больших разрывов. Вроде бы.
— Вы сами не помните, что напридумывали, а люди должны вам верить! Да у вас в книжке такой же бардак, как в квартире!
— Эй! — оскорбилась Лея. — Повежливее нельзя? Я тебя впустила по доброте душевной…
— Ни по какой не по доброте, — отрезала я. — Вас совесть грызет.
Спорить она не стала. Тогда я рассказала ей о своих попытках навязать Ясперу иную роль и таким образом его спасти. Даже о поцелуе в парке поведала.
Она внимательно меня выслушала.
— Как мило, — сказала она. — Как романтично.
— Да ничего подобного! — взорвалась я. — Самое большее, что я могу сказать: это не было противно!
— Неужели никакой искорки не пробежало между голубками?
— Ни малейшей. Точно как у вас в книжке.
— Может, ты плохо целуешься?..
«Может, вы плохо пишете?» — хотела огрызнуться я, но пробормотала лишь:
— А как-нибудь еще вы помочь не можете?
Она вздохнула.
— Знаешь, мне даже льстит, что ты так упорно считаешь меня доброй феей. Но ты заблуждаешься. Я только книги писать умею. Да и это у меня получается так себе. — Она с тоской посмотрела в окно. — Я всегда мечтала, что однажды кто-нибудь скажет мне: ваша книга изменила мою жизнь. Но я как-то иначе себе это представляла, не вот это вот всё. Бывает, люди жалуются, что узнали себя в моих романах, но такая проблема, как у тебя, — это что-то новенькое.
Мне казалось, она даже рада, что есть кому излить душу. Похоже, она ужасно одинока. Судя по квартире, гости к ней захаживают нечасто. Сидит тут целыми днями одна, лупит по клавиатуре, время от времени шлепает в библиотеку и читает вслух школьникам, которые ковыряют в носу или спят с открытыми глазами. Лея Эриксон — живое доказательство того, как важно иметь нормальную профессию: лучше всего что-нибудь связанное с медициной или, там, с компьютерами.
— Ну а мне-то что делать? — я решила напомнить о своем присутствии и своих затруднениях.
— Что я могу сказать, детка? Придется резать, — сказала она. — В последний раз говорю: я ничем не могу тебе помочь. Книгу нельзя переписать. И никакого продолжения, чтобы воскресить Йонатана, я из пальца высасывать не стану. Это и в книжке-то будет выглядеть неправдоподобно, а про реальную жизнь я вообще молчу. Выход только один. И я тебе уже сказала какой. Ты не хочешь, чтобы в книге описывалась твоя жизнь? Тогда живи иначе. Сконструируй свою собственную историю. Освободись от этого сюжета. Поступай не так, как там написано, а ровно наоборот.
— Ну вот я попыталась, — сказала я. — Вы думаете, это просто — целоваться с парнем, к которому ничего такого не чувствуешь?
— Да ничего ты не попыталась! Решила, что сможешь спасти человеку жизнь одним неискренним поцелуйчиком. Вознамерилась изменить его судьбу. Забудь об этом. Единственное, что ты можешь изменить, — это саму себя.
Я с трудом влезла в свои «вэнсы» — расшнуровывать было лень. Лея с интересом наблюдала за мной.
— Передай своей подруге, пусть позвонит мне, — сказала она, когда я наконец справилась с кедами.
— Зачем это?
— Хочу с ней поговорить.
— Чтобы спереть и ее жизнь? Даже не надейтесь.
Я хлопнула дверью.
— Как-то ты изменилась, — сказала Петровна. — Еще неделю назад ревела, что Лея таку-у-ую подлянку тебе кинула. А теперь сидишь и клянешь ее на чем свет стоит. Вот это активная жизненная позиция, одобряю. Может, еще немного — и ты наконец научишься после еды ставить тарелку в раковину.
— Проваливай в свою Индию, — буркнула я. — В отличие от вас, у нас есть посудомоечная машина.
— Зато я когда-нибудь сделаюсь из посудомойки миллиардершей, — возразила Петровна.
— Для начала можешь просто прославиться, — сказала я. — Лея хочет с тобой встретиться, чтобы написать о тебе книжку.
— Неудивительно, — со скучающим видом отозвалась Петровна. — Я кого хошь вдохновлю. Особенно саму себя.
Я раскрыла рот — и снова закрыла.
— Если она в состоянии писать о ком-то вроде тебя, почему бы ей не поискать по-настоящему интересных героев? — продолжала рассуждать Петровна. — Посмотри на мою жизнь. Глаза разбегаются, сколько всего увлекательного. Вот, например, ты в курсе, что я родилась уже с зубами?
Я таращилась на Петровну. Вообще-то я хорошо знаю, как она выглядит. Высоченная и до сих пор растет. Лицо круглое. Полноватая. Волосы зачесывает наверх так хитро, что кажется, прическа вот-вот развалится. Но это впечатление создается нарочно, и мне прекрасно известно, сколько в него вложено труда и заколок. Она умнее всех, кого я знаю, и у нее жуткая семейка. С которой я, впрочем, совершенно не знакома — только по ее рассказам.
