— Нет! — торжествующе ответила она. — Это твой дневник. Чем мы хуже Леи?
Видок у меня, наверно, был ошарашенный. Петровна плюхнулась на ступеньку и потянула меня за рукав, типа садись рядом. И объяснила медленно и доходчиво, что решила переписать Леину историю. Чтобы все кончалось хорошо. Если книжка действительно обо мне, то у нее получится даже лучше, чем у этой горе-писательницы, которая меня не знает и на школоту вроде нас смотрит так же брезгливо, как на тараканов на своей кухне.
— За одним исключением, — сказала я. — Ты ее вдохновляешь. Она хочет с тобой встретиться.
— Ну мало ли чего она хочет, — Петровна утерла нос рукавом. — Ты поняла, что я тебе втолковываю? Осознала, чем я все это время занималась?
— Не надо разговаривать со мной как с малым дитём. Не такие уж мудреные вещи ты говоришь.
— Повтори своими словами то, что я сейчас объясняла.
Я вырвала тетрадку у нее из рук, но через пару секунд протянула обратно.
— Ничего не понимаю в твоих каракулях. Будь добра, перепечатай.
Я не знала, что у Петровны нет компьютера. Ни нового, ни старого — никакого. Теперь мне стало ясно, почему она все всегда пишет от руки: не только обычные домашки, но и то, что остальные просто копипастят из интернета и распечатывают, — хэндауты для рефератов и заданные на дом сочинения.
— Возьми мой ноутбук, — предложила я. — Один из старых.
— Это сколько же у тебя старых?
Шестое чувство подсказало мне, что лучше промолчать.
— Наберем на телефоне, — сказала Петровна после некоторого раздумья. — Так быстрее всего.
— В смысле?
— Ну, как эсэмэску. Только длинную. Ведь у тебя на «айфоне» есть текстовый редактор.
— Ну да, — пробормотала я. — Но как ты себе это представляешь?
— Ты будешь читать вслух, а я — печатать, — ответила Петровна.
— Но я ни слова разобрать не могу!
— Тогда ты печатаешь, а я диктую, — не смутилась Петровна.
Так мы и сидели на лестнице: она, понизив голос, читала, а я вбивала фразу за фразой в телефон. Продолжалось это целую вечность. Время от времени Петровна через мое плечо бросала взгляд на экран, велела вставить какой-нибудь знак препинания или исправляла ошибку. К счастью, ошибок я делала не так уж много, спасибо автокоррекции.
Я не думала, что это займет такое чудовищное количество времени. Уже давно стемнело. Пока мы сидели на лестнице, дверь Петровниной квартиры открывалась по меньшей мере три раза. Ее братья обстреливали нас бумажными пульками, и меня терзало опасение, что они предварительно обсасывают свои снаряды. Во всяком случае, комочки бумаги были подозрительно влажные и попахивали слюной. Один раз на лестницу выглянула очередная тетка и что-то пролаяла. Петровна, не оборачиваясь, гавкнула в ответ. Тетка убралась.
— Ругается? — шепнула я.
— Да нет. Сказала, что принесет нам поесть. Не отвлекайся.
Тетка принесла тарелку и поставила ее на ступеньки. На тарелке лежало что-то вроде равиоли с зазубренными краями. Я потянулась было к еде, но Петровна шлепнула меня по руке.
— Тебе оба больших пальца нужны, чтобы печатать!
— А тебе?
— А мне нет, — она закинула в рот две равиолины разом и обтерла пальцы влажной салфеткой. Теперь то, что она читала, стало звучать крайне невнятно.
Трижды мимо нас проходили соседи. Один наступил прямо в нашу тарелку. Другой без лишних слов уронил мне на голову пакет фасоли. Третий обругал нас последними словами. Не оборачиваясь, Петровна выплюнула целый залп брани в ответ. И я снова ни слова не поняла.
— Готово! — наконец объявила Петровна. Я положила телефон на ступеньки и схватила последнюю равиолину, грустившую на тарелке рядом с отпечатком подошвы.
Петровна вытерла замасленные руки шарфом.
— Ну как? — спросила она, переводя дух. — Что скажешь?
— О чем?
— О начале моей истории. О твоем дневнике.
Я пожала плечами.
— Я же писала, а не читала.
— Ты хочешь сказать, что набрала столько слов, но ни одного не поняла?
— Ну почему, кое-какие поняла, — возмущенно отозвалась я.
— Но о чем речь — не уловила.
— Ну, не очень… — созналась я.
Петровна застонала.
— Тогда у тебя еще одно домашнее задание на завтра.
— Сколько можно сидеть в телефоне, осанку испортишь, — сказала мать. Один глаз она уже накрасила, а другой пока был блеклый и в морщинках. По ее словам, их группа по йоге собралась в эритрейский ресторан.
— Вот прям-таки вся группа?
— М-м-м, — промычала она. Содержательный ответ.
— Я вовсе не в телефоне сижу, — сказала я. — Я книжку читаю.
— Ага, на «айфоне».
— Да, книжка на нем сохранена.
То бишь слова, которые я вбила в него собственными пальцами. Теперь, когда не нужно было одновременно писать и вникать, повествование оказалось весьма увлекательным. А ведь меня после Леиной книжки так просто не проймешь.
Впрочем, поначалу я попыталась поныть: внезапно обрушить на меня столько страниц текста!
«Крошечные странички размером с экран, имей совесть! — тут же осадила меня Петровна. — Как будто я для себя старалась!»
— Глаза испортишь, — заявила мать.
— Я что, по доброй воле читаю?! — взорвалась я. — Что вы все ко мне пристали? Ты вообще когда вернешься?
— Когда-нибудь, — она усмехнулась накрашенными губами. Вид у нее был не сказать чтоб сногсшибательный, зато довольный. — Боишься оставаться дома одна?
— Я не малый ребенок.
— Пригласи с ночевкой подругу. Эту асоциальную толстуху.
— Она не толстая, просто крупная, — на автомате поправила я. — И с каких это пор ей разрешается у нас ночевать?
Вместо ответа мать чмокнула меня в макушку и ушла. А я продолжала читать. Я читала, пока в духовке подгорала замороженная пицца с салями и шампиньонами, читала, пока соскребала с пиццы черную корку, читала, пока ела и пила, даже в туалете читала.
А дочитав, ощутила, что мне как будто чего-то не хватает. Поэтому я сделала то, чего никогда раньше не делала добровольно. Прочитала текст еще раз. И еще. Чертова Петровна, думала я, что ж она так мало сочинила-то. У меня было чувство, будто я по ее милости умираю с голоду перед полной тарелкой еды.
Я слышала, как на рассвете вернулась мать и, тихонько насвистывая, прокралась в спальню. Глаза у меня слипались. Вот уже несколько часов я закрывала то один, то другой, а открытым продолжала читать. Наверное, поэтому у меня из глаз все время катились слезы, даже когда я уже уснула.
