К утру мы валились с ног. Но все-таки у нас хватило сил поспорить, на чем жарить блины: на сливочном масле или на подсолнечном. У нас было четыре рецепта на выбор, и во всех советовалось разное.
— Жарьте на топленом, — предложила мать, плюхнув на стол пластиковую ванночку.
Петровна изучила ванночку со всех сторон, кивнула, отрезала кусочек и бросила на сковородку, которая тут же заскворчала. Мать смотрела, как мы льем на сковородку тесто и стараемся вовремя переворачивать блины — когда они уже застыли, но еще не почернели. Поймать этот момент нам удавалось через два раза на третий. Ошметки неудачных блинов мы откладывали на отдельную тарелку. На вкус они были офигенные.
— Можно я попробую? — спросила мать.
Я принялась отскребать горелое от блина, имевшего более пристойный вид. Но она отобрала его у меня и целиком запихнула в рот.
— Да тебя выгодно звать в гости, — сказала она Петровне.
— Спасибо большое, — сказала Петровна своим самым добрым голосом.
— А кем ты собираешься стать в будущем? Уже выбрала профессию?
Я закатила глаза. Но Петровну так просто не смутить.
— Я планирую изучать информатику, — сказала она, и мать посмотрела на нее с уважением.
Я-то знала, что это неправда. По крайней мере не совсем правда. Еще недавно она мечтала заниматься ракетостроением.
Мать съела еще три блинчика с нутеллой, а потом оставила нас вдвоем. «Самсунг» завибрировал. Петровна вытерла тесто с экрана и убрала телефон.
— Достал, — сказала она. — Но надо идти.
— А порядок навести?! — воскликнула я.
— Ну мы же договорились. Когда будем жить вместе, я буду готовить, а ты — убирать, — сказала Петровна.
Но потом она все-таки сжалилась: материной пижамной рубашкой в микки-маусах вытерла плевки теста с мебели и с пола и только после этого ушла.
Эх, рано я радовалась. Я-то надеялась, что моя история на том и закончится. Петровна переписала ее заново. Пусть это далось ей нелегко, но она сумела вписать туда себя, а меня отпустить на свободу. Однако скоро стало понятно, что мои надежды не оправдались. За три недели до пикника Петровна разругалась с Яспером и сложила с себя всякую ответственность за его дальнейшую судьбу.
— Ты уж меня прости, — сказала она мне, — но у меня передоз его ухмылочек. Если еще раз увижу, как он лыбится, я за себя не отвечаю. Не могу больше о нем говорить, а тем более думать. Пожалуйста, даже не упоминай о нем при мне.
— Но у нас же был совсем другой план! — в ужасе запротестовала я. — Ты не можешь так со мной поступить!
— Я не могу ничего поделать со своими чувствами, — сказала Петровна. — Я сделала все, что могла. Ты ему ничего не должна. А уж я и подавно.
— Ты в этом уверена?
— Нет. Мне просто все равно.
— А если он умрет?
— Если столько лыбиться, он и в сто лет будет живехонек, — в сердцах ответила Петровна. — Да и вообще, вся эта катавасия с укусом даже в книжке выглядела неправдоподобно.
Вот только меня это почему-то не успокаивает.
— Ты меня часто предавала, но так — еще никогда, — сказала я.
— Ты это столько раз говорила, что уже начинает надоедать, — отозвалась Петровна.
Для пикника, на который собрался весь класс, мать нарезала морковку и огурцы и приготовила что-то вроде фасолевого пюре. Я наотрез отказалась брать все это с собой, но она только пожала плечами. В последнее время мать вообще постоянно в хорошем настроении. Может, чего принимает? Или в ее жизни действительно появился тот самый мужик из книжки.
На трех расстеленных на траве скатертях оказалось много годной еды. Петровна принесла роллы с овечьим сыром, очень вкусные. Кроме того, были пироги, салаты и свежий белый хлеб. Родители кучковались в сторонке, а класс постепенно отдрейфовывал и от скатертей, и от надзора взрослых. Фрау Майер, подлечив нервы, вернулась к нам, и ей подарили цветы от родительского комитета. За какие заслуги — так и осталось загадкой. Возможно, за то, что у нее хватило мужества вновь приблизиться к нашему классу.
Моя мать беседовала с отцом Петровны, который теперь носил не только толстые очки, но и весьма примечательные усы. Из нагрудного кармана у него торчали вилка и шариковая ручка. Сама Петровна очень быстро исчезла. Поди, удрала куда подальше — в другой парк, в другой мир. Она заранее ныла, что на пикнике Яспер будет все время мозолить ей глаза. На почве расставания у нее у самой развилась аллергия — на бывшего бойфренда.
Я бы охотно потусила с народом. Но приходилось сидеть на траве рядом с Яспером. Он лежал на спине и смотрел в небо. С тех пор как Петровна его бросила, он перестал ухмыляться. Рядом с ним расположился пес, которого я время от времени гладила. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что все, кто видит эту картину, думают о нас всякую ерунду. Яспер не хотел со мной разговаривать, даже смотреть на меня избегал. Наверное, я напоминала ему о Петровне.
Я злилась на Яспера: еще и куксится, Ромео несчастный. С другой стороны, так проще было за ним следить: он лежал на одном месте, а не слонялся туда-сюда, как все остальные.
Больше я ничего не могла для него сделать. Теперь мне это стало совершенно ясно. Я не могла изменить себя, не могла прорвать рамки сюжета, кто бы этот сюжет ни придумал. Я не могла заставить Петровну его полюбить. И не могла заставить саму себя перебороть свои чувства. Я могла быть только самой собой — и больше никем.
За все это время я отогнала от него трех ос и пять пчел. Когда Яспер потянулся за куском арбуза, вокруг которого вился целый рой насекомых, сердце у меня остановилось. Один раз я даже смахнула какую-то жужжащую скотину с его рукава. Он отшатнулся, и я почувствовала, что краснею.
Все косились на нас и посмеивались — немного добродушно, немного ехидно. Отец, явившийся без Алисии, зато с тремя коробками шоколадных конфет, периодически мне подмигивал. Мои родители беседовали как добрые знакомые — по крайней мере так это выглядело со стороны. Возможно, обсуждали, что теперь, когда он наконец нашел квартиру побольше, я смогу проводить у него каждые вторые выходные.
Это был самый изматывающий и в то же время самый скучный пикник в моей жизни. Я пропустила все интересное, потому что не отходила от Яспера. Я решилась его покинуть, только когда стало смеркаться. Но на всякий случай еще уточнила у учителя биологии, который за обе щеки уплетал салат из помидоров, летают ли пчелы и осы в темноте. Он сказал: исключено. Родители потихоньку собирали остатки еды, часть класса обсуждала, куда пойти веселиться дальше. Яспер поднялся и поплелся к своему велосипеду. Пес потрусил за ним.
— Эй, Яспер, — окликнула я его. — Скинь мне сообщение, когда доберешься до дома, ладно?
— Конечно, дорогая, — отозвался он.
Естественно, он не написал мне ни слова.
