— Я тебе не нанималась. — Петровна отхлебнула из стакана.
* * *
В метро по пути домой я все-таки достала книжку.
В ней не было нормальных глав с названиями, только пронумерованные кусочки текста. Странно как-то! Начиналось все с того, что девочка заходит на кухню, а там стоит ее мать и считает калории. Прям как моя. Когда эта самая мамаша из книжки готовит, она все взвешивает в маленькой мисочке на кухонных весах и, если получается слишком много, ложкой выуживает овсяные хлопья из мисочки и ссыпает обратно в коробку. А потом вбивает количество калорий в приложение на «айфоне». Ну точно как моя.
Я нашла только одно маленькое отличие: мамаша из книжки была блондинка, а моя — брюнетка. Но я все равно так разволновалась, что проворонила свою станцию, и пришлось добрых пятнадцать минут пёхать обратно.
Мать я застала на кухне: она взвешивала овсяные хлопья. Что самое ужасное — она оказалась блондинкой.
— Что это с тобой? — ошарашенно спросила я.
— Сходила в парикмахерскую, — отозвалась мать.
— Да уж вижу…
— Ну, и что скажешь?
— Норм. Хотя седина малость просвечивает.
— Седина? — Она в ужасе ринулась к зеркалу и отошла от него хмурая. — Что у тебя там? Наркотики?
Я спрятала книжку за спиной.
Вернувшись к своим хлопьям, мать принялась выуживать их из миски и ссыпать обратно в коробку.
— Зачем ты это делаешь? — поинтересовалась я. — Я не хочу, чтобы моя мать была стройней меня.
— Как дела в школе? — спросила она, словно не услышала моих слов.
— Мы ходили в библиотеку на чтения.
— Здорово.
Ее все это явно не интересовало.
Я заглянула в холодильник — там обнаружилась плошка с низкокалорийным куриным бульоном. Я покрошила в плошку черствого хлеба и поставила ее в микроволновку. Пока бульон грелся, я снова раскрыла книжку.
Я не хочу, чтобы моя мать была стройней меня, прочла я.
Я захлопнула книжку и бросилась в свою комнату. Бульон так и остался в микроволновке.
Запихнув книжку под подушку, я вытянулась на кровати. Сердце у меня колотилось. Икеевские цветочки, распускающиеся в каждой второй детской, красовались и на моем одеяле. Откуда Лея знает, как выглядит моя комната? Впрочем, объяснение — в самой этой фразе. Так выглядит каждая вторая детская.
Сейчас распадается каждый третий брак, проходили мы по обществознанию. Тут я тоже не исключение. Но в остальном, уж извините, я все-таки уникальна. Во всяком случае, мне хочется в это верить. Мои мысли — это мои мысли. Моими фразами не разговаривает каждая вторая девица.
Или я обманываю саму себя?
Я очень хотела и в то же время боялась читать дальше.
С утра у меня было чувство, будто по мне оттопталось стадо слонов. Хотя в школу мне надо было только к третьему уроку, я бревном лежала в постели: глаза не открываются, настроение отвратное как никогда. Ночью я то и дело доставала книжку из-под подушки, пробегала один абзац и в бешенстве ее захлопывала. А потом пыталась заснуть. Но либо мне это вовсе не удавалось, либо я забывалась ненадолго — и, проснувшись, снова шарила под подушкой в поисках книжки.
Там рассказывалось, как моя жизнь будет складываться дальше. И я не желала этого знать.
У меня еще оставалась искра надежды, что эта Лея ошибается. Но слишком много всего она угадала. Описывала она, без сомнения, именно меня. И при этом изрядно забегала вперед.
Я боролась с соблазном открыть последнюю страницу и узнать, чем дело кончится.
Но все же удержалась и вместо этого написала Петровне: «Жесть, а не ночь. Запретить эту книжку нафиг».
Петровна тут же откликнулась: «Да ты рехнулась».
Мои три будильника, которые только-только заткнулись, запиликали снова.
Петровна требовательно осведомилась: «Ты когда уже придешь».
Я соскочила с кровати и принялась искать джинсы, нашла их под кроватью и поспешно натянула. Умываться было некогда, искать чистые вещи — тоже. В ванной из корзины для грязного белья свешивались нестираные полотенца. В книжке быт у нас более устроенный: там приходит домработница-хорватка и все стирает и гладит, даже носки.
На кухне никого не было. На столе стояла чашка с остывшим травяным чаем. Я залпом выпила его, цапнула из вазы с фруктами последнее сморщенное яблоко, а из ящика — новенькую двадцатку. В последнее время еда у нас в доме водилась не всегда, зато, к счастью, всегда где-нибудь валялись деньги, так что по дороге к метро можно было купить круассан.
Я не глядя запихнула в сумку несколько тетрадей, мерзопакостную книжонку и помчалась в школу.
Неожиданная мысль посетила меня в метро, когда я опять раскрыла книжку, хотя ехать было всего три станции. В переполненном вагоне, в толпе людей мне не так страшно было читать ее, как ночью в кровати. Девица из книжки, имя которой до сих пор не упоминалось, как раз решила забить на школу и вместо этого навестить отца. Я подумала: а почему бы и нет? Если моя мать забила на готовку, то я тоже могу делать что хочу.
Я захлопнула книжку и вышла из вагона.
Отец съехал от нас два месяца назад. И «временно проживал в стесненных условиях», пока, как он выражался, не найдется «приличный вариант». Впрочем, адрес он мне дал и сказал заходить когда хочу. Но я так ни разу и не зашла. Не то чтобы я обижалась, что он больше не хочет жить с матерью. Просто не знала, как вести себя, когда являешься в гости к отцу, который живет отдельно.
Вот мои одноклассники секут в этих делах. У многих по комнате в обоих домах, и каждый понедельник они ругаются, что любимая футболка в стирке у другого родителя. И учебник по математике вечно оказывается не там, где надо, поэтому, к сожалению, выполнить домашнее задание не было никакой возможности. Но я пока не привыкла. Наверное, я оставалась предпоследняя, у кого родители жили под одной крышей, — само собой, надолго их не хватило. Только Петровнины предки до сих пор не разошлись, но их семейную жизнь разнообразили бесконечные скандалы. Тут не соскучишься. У моих родителей просто нет такого темперамента.
Новый отцовский адрес я помнила наизусть.
Тут у меня завибрировал телефон.
«Ты где пропадаешь». Опять Петровна. Черт, я же забыла ее предупредить. В первый раз со мной такое.
«Я сегодня не приду, — набрала я. — Заболела».
Петровна: «Только что была здорова».
Я запаниковала: «Да что-то вдруг поплохело». Ну вот я уже и вру. У меня даже в животе засвербело. Раньше я врала только родителям; Петровне — никогда.
Я остановилась у старого дома, фасад которого, казалось, грозил вот-вот обрушиться. И наугад позвонила в какую-то квартиру. У отца вход со двора, там наверняка свой звонок. Дверь зажужжала, я налегла на нее и ввалилась внутрь, прошла мимо почтовых ящиков и фонтанчика. Да уж, внутри все довольно пафосно.
