Проректор тогда не поленился спуститься лично ко мне и прямо во время пары вызвать в коридор, чтоб настоять на том, чтоб я допустила студентку до занятий по его личной устной просьбе.
А я, мило улыбаясь, открыла дверь в кабинет, специально, чтобы наш разговор был слышен из коридора всем сидящим в аудитории студентам, и громко заявила, что не имею права, согласно последнему приказу ректора, допускать студентов, без уважительной причины пропустивших более трех занятий, на урок. И смогу это сделать только после письменного распоряжения. Его. Или ректора. Тут уж, пускай сами решают.
Березинский тогда покраснел так, что на мгновение мне показалось, будто голова его от напряжения лопнет, процедил сквозь зубы:
— Я понял вас, Татьяна Викторовна.
Одарил меня злым взглядом и ушел.
Я же пожала плечами и зашла в кабинет, где студенты, которые не дураки совершенно и в курсе ситуации, встретили меня сдержанным, но одобрительным гулом.
Ну что же. Халявщиков не любят нигде.
Мне ли не знать.
Березинский после этой сцены меня игнорировал, но санкций не последовало, как ни странно. Девочки этой я у себя на парах тоже не видела. И, собственно, мне было глубоко плевать, каким образом она собирается сдавать мой предмет. Если проставят ей все без меня, это будет ответственность тех, кто этим займется. Я же всегда делаю скан всех ведомостей, что заполняю. Так, на всякий случай. Еще на прежнем месте работы просекла такую фишку. И страхуюсь.
Ведь везде одно и тоже, на самом деле. И столица меня в этом отношении совершенно не удивила.
И вот теперь такое внимание. Неспроста. И за руки хватает. Терпеть не могу этого.
Березинский, сделав вид, что не заметил моего демарша, покладисто опустил руки и жестом предложил сесть на стул для посетителей.
— Татьяна Викторовна, я сразу к делу, зная вашу прямоту…
О как! То есть понимает, что растацовываться вокруг — потеря времени. Ну да, не дурак. Дураки на таком хлебном месте столько лдет не сидят…
— Вопрос по одному из ваших студентов, Алиеву…
— А что с ним? Заболел?
Березинский помолчал укоризненно, давая мне понять, что не оценил наигранно озабоченного тона.
— Нет… Но вы его не дорпускаете до занятий… По какой причине?
— Он срывает уроки. Ведет себя по-хамски. Об этом я уже два раза подавала докладную руководителю его группы. И еще одну — вам лично.
— Да… Я читал.
— Ну тогда не понимаю сути вопроса. Решения по моим докладным никакого не было, для разъяснений по существу ситуации меня никуда не приглашали… Или я могу наш сегодняшний разговор расценивать как приглашение?
— Да, пожалуй… Татьяна Викторовна, неужели он настолько… Эээ… Мешает?
— Да, у меня есть свидетельства, как письменные, так и запись на диктофон телефона.
— Вы очень… Продуманная, я бы сказал, девушка…
— Я, с вашего позволения, не девушка, а преподаватель. Я честно делаю свою работу и стремлюсь к достижению запланированных и одобренных руководством результатов. И если я понимаю, что этого не происходит по причинам, не зависящим от меня, то я принимаю меры по устранению этих причин.
— Это очень зрелое мнение, особенно для молодого специалиста. Но, возможно, у вас просто недостаточно опыта для решения подобных ситуаций?
— Вы хотите поднять вопрос моих компетенций? Пожалуйста. Я готова предоставить доказательства в пользу принятого мной решения по этому вопросу. Специальной комиссии, разумеется.
Березинский помолчал.
Конечно, он понимал, что просто так меня не прогнешь, но, видимо, не ожидал такого сопротивления. И исчерпал аргументы.
А я, наоборот, еще больше закусила удила.
Этот мелкий твареныш посмел поставить под сомнение мой уровень профессиональных компетенций! Намекнул, что я просто соплячка, поэтому не могу со студентами справиться! Да какое он имел на это право!
Считает, что я непрофессиональна? Пусть собирает комиссию! Пусть проверяет! Но никакого голословного упрека я не потерплю!
Поймав себя на том, что меня уже понесло прямо на ветряные мельницы, я немного пришла в себя.
И ответила твердым взглядом на изучающий проректора.
— Понятно, Татьяна Викторовна. Я не буду больше поднимать этот вопрос. Но вы вернете Алиева в класс. Его родители переживают. Мальчик ошибся.
— Только после вашего распоряжения. Письменного. С печатью. На бланке университета.
— Вы свободны, Татьяна Викторовна.
Я вышла из кабинета, аккуратно затворив дверь, хотя очень хотелось хлопнуть. Но мы не будем опускаться до такого.
Так, теперь выпить кофе в буфете, привести нервы в порядок, и на занятия.
Господи, Юрка! Когда ты уже вернешься? Сколько можно на этом симпозиуме сидеть?
В буфете никого не было, и я спокойно выпила мерзкого кофе с молоком, гордо именуемого здесь латтэ, и съела на удивление вкусную булочку. Наверно, не местного производства.
Мысленно я все еще переживала разговор с проректором, и от нервов потряхивало. Но это и хорошо. Пусть лучше голова рабочими моментами занята будет, чем воспоминаниями о сегодняшнем утре.
Прощальные взгляды парней. Злой и обещающий — Глеба. Темный и жадный — Давида.
Надеюсь, они отступятся. И я — тоже. Ни к чему нас это не приведет.
Конечно, я — дура. Редкая, причем. Повелась. Другого слова и не подберешь. Просто повелась на них. Да и кто бы не повелся?
Глеб — высокий, хищный, опасный. Острый, как охотничий нож, который можно бросать, не промахнешься. Прямо в цель прилетит с таким балансом идеальным. А можно и горло перерезать, в одно движение. И шкуру снимать с добычи. Легко. Бьет своим взглядом, своим телом без осечки, точно и по самую рукоятку. Убивает глазами распутно-веселыми, то зелеными, то темными, грозовыми. Заставляет себя терять, забываться. Я видела, как девчонки шеи сворачивают, чуть ли не под ноги кладутся. Только нагнись. Возьми.
И я так же легла. Ничем от них не отличаюсь.
Так же, как и под друга его, приятеля армейского… Давида.
Жестокого варвара, захватчика. Такие звери, наверно, летели в прежние времена, конной лавой охватывали поселки, утаскивали понравившихся женщин в седла, не спрашивая, не слушая криков, не желая брать выкупа от родни.
Огромный, массивный, но удивительно легкий на подъем. Вот, наверно, неожиданность для его противников — эта его подвижность ртутная.
Я вспомнила, как он утром в одно неуловимое движение рядом со мной оказался, как практически подчинил. Не касаясь. Одним только взглядлом, темным, разбойным. Какой он твердый, жесткий, властный.
