Я какое-то время потом вообще дышать не могла, ничего не соображая. Так и задремала, кажется, прямо под ним.
Проснулась от голосов, тихих, спокойных.
— Смотри, спит, как кукла прям. — Это Глеб.
— Да… — какие-то неразборчивые слова на мягком гортанном наречии, с такой лаской звучащие, что даже в груди защемило. Давид. Такой угрюмый и серьезный внешне. И такой нежный.
— Нам свезло, а, брат?
— Очень. Никогда не думал, что так бывает.
— Я тоже.
Помолчали.
— Что делать — то будешь, а? С Лали?
— Ничего.
Опять слово, тяжелое, как камень. Жестокое. Грудь сдавившее. Лали? Кто это? Невеста?
— Но твои…
— Мой отец ничего не обещал. И я ничего не обещал.
— Ну не знаю… У вас там все по-другому.
— Да. Но я не обещал. И не пообещаю теперь уже.
— Ну, это да.
Опять молчание.
— Мне же не отдашь? Полностью?
— А ты? — усмешка в голосе.
— Нет.
— И не спрашивай тогда. Чего за бабские разговоры, не понял? Решили уже все.
— Да. Я просто уточняю. Я — то решил, а у тебя обязательства…
— Нет у меня обязательств.
— Ну смотри. Твои родные.
— Да. Сам и разгребу.
Молчат. Смотрят. Так смотрят, что жарко, невыносимо жарко становится.
— Будим?
— Жалко. Спит, как ангел…
— Жалко. Но хочется пиздецки просто.
— Да, хочется…
Горячие руки касаются обнаженной спины, аккуратно и нежно сначала, затем все напористей.
И я открываю глаза. Оглушенная услышанным. Открываю рот, чтобы спросить, выяснить все окончательно, сказать, что я все слышала. И тут же в полураскрытые губы врезаются настойчивые губы Давида, сразу захватывая территорию. Кочевник проклятый. Мозг отключает моментально. Без вариантов.
Я чувствую, как сзади осторожно прижимается Глеб, чувствую ягодицами его полную боевую готовность, и со вздохом выгибаюсь, становясь на четвереньки. И откладывая обсуждение на потом. Далеко на потом. И, закусывая губу, чтоб сдержать крик от первого жесткого проникновения, толчком, сразу глубоко, не умея оторвать взгляда от черных глаз Давида, склонившегося возле моего лица и огладившего грубыми пальцами скулу, подбираясь ко рту, думаю, что очень-очень далеко на потом.
И да, все это я не буду рассказывать Юрику. Конечно, он мне друг, но не до такой степени. А вот о том, что я теперь встречаюсь с двумя своими студентами, и что они не в курсе про его ориентацию, но в курсе про нашу теплую платоническую дружбу, расскажу обязательно. Чтоб не пугался, если в темном углу прижмут и попытаются правду выудить. Потому что лица у них обоих были, когда я рассказывала об особенностях наших с Юриком отношений, мягко говоря, недоверчивые.
Примерно такие, как сейчас, когда они вдвоем наблюдают торжественную выгрузку меня из салона машины, и веселого Юрика, играющего на публику и нежно целующего меня в губы.
И то, как синхронно они двинулись от стоянки в направлении нас, вообще ничего хорошего не несет. И надо бы это срочно тормозить, пока еще есть возможность…
Глава 30
Юрик ни о чем не подозревая, приобнял меня за талию, а у меня даже времени не было, чтоб притормозить происходящее. Только ужасом накрыло.
Вот они подойдут сейчас и сходу поправят неугомонному и наглому, по их мнению, преподавателю, захватчику, физиономию. А то что это такое? Нос ровный, глаза на месте. Руки… Вот руки явно не на месте. На моей талии. К которой с некоторых пор имеет доступ только очень ограниченное количество лиц. И Юрик в это число уже не входит.
Я еще только открывала рот, лихорадочно и глупо шарясь взглядом по заполненному двору университета, пытаясь сходу придумать, как все решить без крови, и понимая, что не успеваю, не успеваю, не успеваю!!!
Парни, мягко, но споро двигаясь, как два больших котяры, прибизились и встали так, чтоб отрезать нам пути отступления. Юрик, ничего не понимая, посмотрел на них, потом перевел взгляд туда, куда синхронно, не отрываясь, смотрели они. На свою руку на моей талии. И, вместо того, чтоб, используя инстинкт самосохранения, наверняка вопящий об опасности, перестать меня обнимать, сжал еще сильнее. В откровенно защитном жесте. Глаза Давида стали совершенно черными, страшными, я боялась на него смотреть. А Глеб, наоборот, показательно расслабился. И улыбнулся. Так, как, наверно, на ринге улыбался. Перед тем, как вырубить противника. Страшненько, короче говоря.
Обстановка нагнеталась с дикой скоростью, все происходило настолько быстро, что я не могла никак успеть среагировать.
Вот мы выходим из машины.
Вот меня обнимает Юрик, и это прекрасно видят парни, тут же срываясь к нам по-акульи.
Вот я лихорадочно осматриваю двор, предчувствуя катастрофу, потому что им явно плевать, кто и что подумает про нас.
Вот они подходят, и Юрик обнимает меня сильнее…
Все. Дальше только обрыв. Пропасть. Конец.
— Татьяна Викторовна, а первая пара ваша у нас будет? — тонкий нежный голосок Кати разбивает напряжение, осколками осыпающееся к нашим ногам.
Парни приходят в себя буквально на глазах. Понимание и осознание ситуации на лицах. Практически насилие над собой, чтоб притормозить поезд, уже несущийся с обрыва. Перевести в последний момент стрелкой на более безопасный путь.
Я тут же испытала жуткую благодарность к этой девочке, тоже явно что-то почувствовавшей и умело разрядившей обстановку. Прекрасно она знала, какая у нас первая пара! Просто спросила, чтоб парни в себя пришли, поняли, где они находятся.
Сокровище ты мое глазастое!
— Да, Катя, иди пока на кафедру. Я тебе потом еще задания дам.
Катя ушла в сторону входа, Юрик молча переводил взгляд с меня на парней, лицо его приобретало все более задумчивое выражение.
И тут выступил Давид, который настолько пришел в себя, что смог даже разговаривать, а не только бить.
— Татьяна Викторовна, — голос его, низкий и тяжелый, сейчас звучал с отчетливым акцентом, это значило, что он еле сдерживается, что все же на пределе, — у нас тут… Встал вопрос по прошлой теме занятия…
Я не успела ничего ответить, рядом еле слышно хмыкнул Глеб, улыбнулся Юрик. Давид перевел такой же серьезный тяжелый взгляд на приятеля, явно не понимая, что он такого сказал смешного, и Глеб не выдержал. Все напряжение, весь морок и ужас момента вырвались диким хохотом, до слез, до хватания за живот. Я стояла, сохраняя преподавательскую невозмутимость, но из последних сил, вот честно.
