— Что стало с дикстаром?
— Я покажу тебе, — отвечал Лал-Вак.
Вскоре они остановились перед дверью; ученый снял с пояса большой ключ, отпер дверь и распахнул настежь.
— Входи, — пригласил он.
Торн вошел и тотчас узнал «зал голов». Все так же высились до потолка полки, забитые тысячами зловещих реликвий. Затем Торн увидел в центре зала постамент, на котором одиноко стоял прозрачный сосуд. Глазки-бусинки, подернутые мертвой пленкой, слепо уставились на землянина со сморщенного крысиного личика.
— Иринц-Тел! — воскликнул Торн. — Что ж, не скажу, чтобы я осуждал вила Мирадона.
— Не возводи напраслину на его величество, — отозвался Лал-Вак. — Вил не имеет к этому отношения. На самом деле он даровал дикстару полное прощение и отдал ему во владение превосходное поместье на канале Зилан. Но на следующий день Иринц-Тел исчез. Тогда же, вечером, мы получили анонимное письмо, в котором нас приглашали заглянуть сюда, и мы обнаружили вот это. Скорее всего, это дело рук родственников кого-то из его жертв. Однако следствие не было начато. Дело сделано, и его не исправишь, да и поступок этот вполне оправдан.
Они поспешили уйти из этого вместилища ужасов и дошли до покоев Тэйны. Стражник отсалютовал им и позволил пройти; девушка-рабыня попросила их подождать и отправилась объявить об их приходе хозяйке.
— Я подожду тебя здесь, — сказал Лал-Вак. — Нынче утром я уже навещал юную даму.
Торн вошел один. На мягком роскошном диване под ворсистыми одеялами из синего шелка лежала Тэйна.
— Гар Ри Торн! — слабо воскликнула она, протягивая к нему руки. Торн наклонился, и руки девушки обвили его шею, привлекая ближе его лицо. Губы их встретились. — Тебе не стоило вставать, — с упреком сказала она. — Твои раны намного тяжелее моей.
— Да мои царапины уже зажили, — рассмеялся Торн, — и теперь я готов вернуться в Таккор. Мне не по нраву ни города, ни дворцы.
— Мне тоже, — сказала Тэйна. — Здесь все так огромно, величественно и уныло. И я уже соскучилась по болотам… По рыбалке, охоте и треску хвороста в костре по вечерам.
Торн вдруг подумал, что, уж если он навсегда изгнал Нэву из своего сердца, жизнь будет куда милее, если рядом с ним будет Тэйна.
— Тэйна, — сказал он, — помнишь тот день в доме твоего отца, когда ты захотела кое-что попробовать?
Девушка улыбнулась ему:
— Как же я могу забыть такое?
— Ты сказала тогда, что должна подумать.
— И я много думала с тех пор. Я была так неопытна… Я считала, что любовь можно вырастить и взлелеять, не подозревая, что этот цветок лишь сам всходит и расцветает в сердце.
— Тэйна! Ты хочешь сказать, что наконец…
— Да, Гар Ри Торн. Наконец я нашла настоящую любовь. Она меня настигла, когда я впервые увидала Ков-Лутаса, — да так внезапно, что лишила меня сил и дара речи.
— Ков-Лутас!..
— Ну да. Мы поженимся, как только я выздоровею. Разве ты не знал?
Торн выдавил из себя улыбку, но в сердце у него была пустота… Скорее опустошенность. Он заставил себя произнести все приличествующие случаю слова, пожелать Тэйне счастья и объявить Ков-Лутаса счастливейшим человеком на Марсе. Но в душе он твердил лишь одно: «Сначала Сильвия, потом Нэва, а теперь Тэйна! Это моя судьба — оставаться одиноким и нелюбимым».
Поднявшись, он сказал:
— Я должен подготовиться к отлету. Прощай, и пусть Дэза дарует тебе счастье.
Однако, выйдя из комнаты Тэйны, Торн уже не мог сдерживаться, и Лал-Вак сразу заметил его удрученное выражение лица.
— Отчего такая печаль? — спросил он. — Неужели юная дама чувствует себя хуже?
— Нет, — ответил Торн, — превосходно. — И добавил, помолчав: — Друг мой, каким же я был дураком, когда связывался с женщинами! Отныне с этим покончено раз и навсегда.
— Да в чем же дело? — спросил ученый. — Неужели ты влюбляешься во всех женщин, каких только встречаешь на своем пути?
— Ну, не совсем… но с тех пор, как Нэва предала меня…
— Предала? Да что ты такое несешь? Она же дважды спасала тебе жизнь! О чем это ты толкуешь, мальчик мой?
— Ты знаешь это не хуже меня, — с горечью сказал Торн. — Разве не она отправила меня в баридиевые копи?
Лал-Вак озадаченно воззрился на него.
— Мальчик мой, да ты еще глупее, чем я думал! Она отправила тебя в копи, чтобы спасти от палача. А кто же, по-твоему, помог тебе бежать? Есть лишь три человека во всем Ксансибаре, в чьей власти было устроить тебе побег. Двое из них — Иринц-Тел и Сель-хан. Думаешь, это сделали они?
— Но… Я считал, что это ты!..
— Я принимал участие, — признался Лал-Вак, — но устроила все Нэва — она дергала за ниточки, заставляя плясать чиновников, чтобы достичь нашей цели. Видел бы ты ее на следующий день, плачущую, смятенную, когда она совещалась со мной и Ков-Лутасом, как освободить тебя! А когда побег свершился, она была вне себя от страха, что тебя могут поймать. Каждый день умоляла она меня узнать хоть что-то о тебе. И кстати, тебе бы следовало понять, что все истории о ее бессердечном кокетстве были ложью, распространяемой Сель-ханом и его пособниками, чтобы отпугнуть опасных соперников. Из Нэвы такая же коварная сирена, как из нашей маленькой Тэйны. Я могу поклясться в этом, я ведь знаю ее чуть не с рождения.
Торн был потрясен до глубины души.
— Я был так несправедлив к ней, старый друг, — пробормотал он сокрушенно, — и не только в мыслях. Я открыто оттолкнул ее той ночью в замке Таккор, когда она раскрыла мне свои объятья. Из-за собственного неверия я потерял единственную женщину, которую когда-либо любил!
— Там, в пещере, она спасла тебе жизнь, рискуя собственной, — напомнил ему Лал-Вак. — Разве так поступила бы та, кому ты безразличен?
— Не знаю! — простонал Торн. — Чем больше я встречаю женщин, тем меньше их понимаю!
— Во всяком случае, ты мог бы зайти к ней и попросить прощения.
— Это я сделаю. Пойдем в ее апартаменты.
Когда они подошли к покоям Нэвы, два стражника лихо отсалютовали им и отступили. В приемной их встретила рабыня.
— Скажи своей госпоже, что ее хочет видеть Шеб Таккор, — сказал ей Торн.
Девушка вернулась почти сразу.
— Госпожа не принимает посетителей, господин мой, — сказала она.
Торн повернулся к Лал-Ваку.
— Вот видишь, — сказал он, — я был прав. А впрочем, что еще я заслужил своим неверием? Пойдем, вернемся в мои покои. Я должен приготовиться к отлету.
Глава 24
Вернувшись с Лал-Ваком в свои покои, Торн объявил Ворцу, что они покидают дворец. Затем он подошел к письменному столу, расправил свиток и написал письмо. Свернув свиток и положив его в футляр, он передал письмо Лал-Ваку.
