Но ничего не происходит.
Что бы это ни значило для него... я не знаю. А, может, и не хочу знать.
Тошнотворное чувство пронзает мой желудок, когда я мельком замечаю визитную карточку, приколотую к верхней правой части доски. Я подаюсь в сторону, чтобы дотянуться до нее, а затем останавливаюсь, когда меня осеняет осознание. Такая же карточке уже есть в папке дела, которую собрала я.
МКЕ. На визитке было всего три инициала.
Карточка была единственной уликой, найденной при Лоре в отделении неотложной помощи. Медсестра положила ее в сумку, после того как вытащила из порванных джинсов. Это была единственная ниточка, ведущая к делу, которое, по словам Хадсона, должно было быть закрыто, потому что у нас больше не было ни жертвы, ни свидетеля.
Но я не могла просто пустить это на самотек.
Куда бы я ни посмотрела, мне всюду мерещилось разбитое и изрезанное лицо Лоры. Она преследовала меня. Она была так напугана... и мне следовало постараться заставить ее заговорить. Она смогла добраться до больницы, и я потеряла ее.
После этого о ней не было никаких известий. Я проверила записи о смерти и больничные картотеки. Но она так и не появилась вновь. Затем, когда поиски начали превращаться в навязчивую идею, я попросила технического аналитика поискать в даркнете любое упоминание МКЕ. Поиски дали лишь одно упоминание – весьма слабую зацепку, но я ухватилась и за нее.
Милтон Майер вел торговлю чем-то на черном рынке под именем Фишер. Техник не смог получить детальной информации о том, что это была за сделка, только цену - семьдесят пять тысяч долларов. Затем я принялась самостоятельно исследовать, что же могло стоить таких денег на современной версии Шелкового пути.
Это могли быть бриллианты. Или наркотики. Это могло быть что угодно... но я уже знала правду, потому что все время видела ее лицо и застывший ужас в глазах. Своим внутренним чутьем я уловила связь.
Кто-то приобрел девушку в компании Майера.
А, может быть, и больше.
"Они", - сказала Лора.
Она исчезла. Но я не собиралась прекращать расследование, пока не найду их.
Хадсон предупредил меня, чтобы я прекратила это дело, ведь я выдвигала обвинения против богатого, влиятельного человека с безупречной репутацией. А у меня, строго говоря, по факту ничего не было. Мой партнер - моя вторая половинка - пытался защитить меня.
Я все еще верю в это. Мне приходится. Хадсон мог встретиться с Майером в любое другое время, по многим причинам…
Я закрываю глаза и отворачиваюсь. Холодный воздух подвала окружает мою обнаженную кожу, высасывая все тепло из моего тела, пока я пытаюсь заставить себя поверить в это. Потом я чувствую легкое прикосновение перышка к своему плечу и вздрагиваю. Я открываю глаза, когда фотография падает мне на колени.
- Твой напарник, - говорит Истон, и я поднимаю фото. Это тот снимок, где мы с Хадсоном были запечатлены в день, когда я стала детективом. Истон украл его из моей квартиры. - У него были секреты.
У нас у всех есть секреты.
Черные ботинки Истона появляются перед моими глазами.
- Что ты услышала прошлой ночью? - спрашивает он. - Когда отследила Келлера до здания Майера.
- Ничего. - И это правда.
Истон тянется за спину и вытаскивает из-за пояса конверт. Он бросает его на пол передо мной.
- Открой его.
Я заправляю волосы за уши и хватаю бумажный пакет. Мое сердцебиение учащается, когда я вытаскиваю из него фотографии. Снимки с моей камеры. Он распечатал их. Фотографии Милтона Майера в его кабинете. Стрелявший Келлер держит пистолет на вытянутой руке. Это доказательство того, что произошло. Это доказательство того, что я была там... свидетельство этого.
Истон поворачивает фонарик так, чтобы свет попадал на страницы, приколотые к доске.
- Тебе нужны доказательства. Факты. Вот они, - бросает он мне. - Сравни мои исследования со своими собственными. Между Келлером, Майером и твоим напарником есть связь, которую ты упускаешь. Когда ты обнаружишь ее, то сможешь покинуть этот подвал.
Мое сердце подскакивает к горлу. Я роняю фотографии на пол и опускаюсь на колени.
- Что значит: я смогу уйти?
Скрестив руки на широкой груди, Истон выглядит более встревоженным этой каплей надежды, сквозящей в моем голосе, чем он был в том темном переулке.
- Именно так. Ты освободишь меня, - настаиваю я.
Он слегка склоняет голову, его взгляд скользит по моему полуобнаженному телу.
- Ложь может быть красноречивее правды, - с этими словами он разворачивается к двери.
В мою грудь словно вонзается ледяное лезвие, разрывая меня на части.
- Где ты это услышал?
Так обычно говорил Хадсон, перед тем как мы входили в комнату для допросов. Откуда Люк знает? Где он услышал эту фразу? Болезненная правда внезапно обрушивается на меня. Нападение на Хадсона в овраге той ночью не было спланированной атакой.
Люк следил за ним.
Я снова требую ответа, но он молчит. Вместо этого он открывает дверь. Пауза затягивается, и я чувствую, как натягиваются мои нервы до предела.
- Я убил одиннадцать дьяволов.
Я с трудом сглатываю, не в силах моргнуть, боясь, что любое движение может всколыхнуть неподвижный воздух, и он убежит. Одиннадцать дьяволов. Он видел в Хадсоне какое-то зло.
Есть и другие жертвы.
- В моих работах нет трупов, - говорит он. - Это было бы оскорблением для меня. Продолжай искать ответы, действуй. Обещаю, ты их найдешь, - он ступает за порог. - И надень что-нибудь на себя.
Дверь закрывается, высасывая весь воздух из комнаты. Я борюсь с реакциями своего тела, чтобы продолжать дышать, прижимая руки к свему горлу. Я чувствую пульсацию крови, бегущей по венам, и каждый удар вторит буре, бушующей внутри меня.
Глава 12
Голоса.
Люк
Все слышат голоса.
Внутри нас постоянно происходит монолог, проходящий шепотом на заднем фоне наших мыслей. Как и сердце, мозг никогда не перестает работать. Сердце продолжает биться, пока мы спим; эта мышца не прекращает функционировать, качая кровь к коре головного мозга и питая нейронные связи, чтобы этот внутренний монолог не прекращался.
Некоторые голоса звучат громче других.
Они словно кричат, запертые внутри черепной коробки, пробиваясь через подсознание силой.
Если вы принудите себя слушаться, если вы попытаетесь заставить затихнуть весь прочий шум внутри себя, вы распознаете приглушенный звук собственного голоса, шепчущего у вас в голове. Это и есть совесть. Она направляет нас, чтобы мы могли сделать выбор. Мы слышим этот голос так часто, что больше не замечаем его, он становится настолько привычным для нас, что превращается в утешение наших собственных действий.
