«В обычном (материалистическом) состоянии сознания нас можно сравнить с человеком, который пассивно сидит перед телевизором, жалуясь, что показывают чепуху, но вынужденно „терпит“ это, потому что ничего сделать не может.
В экзистенциальном состоянии сознания мы берем на себя ответственность за переключение каналов и обнаруживаем, что у нас есть выбор смотреть то, что нам нравится».
Пользуйтесь же этой возможностью широко и смело, с каждым новым шагом все больше и радостнее убеждаясь в отсутствии любых пределов и невозможностей в том пространстве Сказки, к освоению которого мы приступили. Ричард Бах с нами в этом полностью солидарен: «Для того, кто осмелился открыть глаза во сне, во мраке всегда сияет свет».
И напоследок – «покаянное слово».
Тот, кто был внимателен в течение всей беседы, не мог не заметить определенной непоследовательности в нашем поведении, то есть – несоответствия заявленного ранее («терпимость», «согласие») и очередной беспощадной атакой на ментал.
Да уж, толерантностью здесь и не «пахло»… Что ж это мы так подкачали, а? Прямо перед Дураком неловко, честное слово… Вот только, с чего это он так хохочет, Дурак-то, на смущение наше глядя? Отчего заливается, словно дурак какой-то?.. Что сказать пытается?
– Загляни в себя, – смеется Дурак, – и ты всегда найдешь там один лишь смех.
Как, ты его там не находишь? – хохочет он. – А в кого ты заглядывал?
Да, увлеклись, заигрались мы в ментальную и серьезную логику, забыли, что в пространстве Дурака логика иная – абсурдистская, «дурацкая» и не отдающая ничему предпочтения.
Нет чтобы посмеяться и спросить себя: «А почему бы и нет, собственно?» Отчего не поиграть с менталом «в войнуху», не «понаезжать» на него, используя его же оружие – логику? Непоследовательно как-то? «Ну и что?» Для кого «непоследовательно»?
В таком подходе для Дурака нет ничего необычного. Его не интересует, как внешне выражена его игра. Главное, что в своей основе Дурак уже изначально согласен со всем, он принимает и объединяет в себе любые противоположности, и именно это позволяет ему играть в любую игру. Оставаясь при этом Дураком.
Нападая на ментал, он одновременно смеется, соглашаясь и с ним. «Оплакивая» плененные менталом ощущения, он смеется еще громче, радостно предвкушая то новое, что уже готово родиться вследствие этого в пространстве его игры.
Дурак прекрасно понимает условность всего происходящего: вся эта «война», равно как и разделение нашего существования на «спящее» и «не спящее», – всего лишь одна из форм игры, в которую он, ехидно посмеиваясь, нас вовлекает.
«Обычное осознание нашего „я“ весьма напоминает частицу: оно „плотное“; „изолированное“; „запечатанное в кожу“ и практически статичное.
Когда же человек способен отстраниться от происходящего, его „я“ начинает напоминать волновой процесс. Наблюдая за этим процессом, человек учится сознательно выбирать желаемые состояния.
…Но бессмысленно пытаться выяснять, какое из этих состояний сознания „истинно“, так же как бессмысленно пытаться понять, что такое „свет“: частица или волна» (Роберт Уилсон).
Поэтому Дурак принимает «описание Мира» не как коварного энергетического вампира, подлежащего уничтожению, но как очень сильную фигуру в проводимой им игре, очень важный ее элемент.
– Посмотри, кто рядом с тобой, – смеется Дурак, – если тот, с кем у тебя полное согласие, то зачем он тебе нужен?
Чем опаснее противник, – хохочет он, – тем больше я его люблю.
Поэтому нет непоследовательности и в нашей «воинственности», на самом деле мы глубоко благодарны менталу, а тем паче – «описанию Мира» за их неоценимые пинки под наш «божественный зад», способствовавшие как нашему безудержному духовному росту, так и зачатию Дурака в сердцах наших (так вот оно какое – «непорочное зачатие»!).
Впрочем, не слишком ли вы увлеклись чтением?
Вы что – опять уснули?!
Состояние четвертое,
сказочное
На опушке леса, подле муравьиной кучи, лежал старик Петя, подставляя вечернему нежаркому уже солнцу свои нестарые еще бока. Лежал он на животе, подперев голову руками, и с любопытством наблюдал за жизнью муравьиной.
Муравьи вели себя странно и неспокойно – они быстро и раздраженно бегали по муравейнику, закрывая все ходы-выходы, и негромко при этом матерились.
– К дождю, должно быть, – решил старик, поднимаясь и отряхиваясь от сухой хвои и древесной трухи.
Он поглядел вокруг. Неподалеку от него деревня виднелась. Начиналась она с кузни, откуда доносилось шумное лязганье, да клубами поднимался сизый дым. К ней и направился нестарый старик неспешным шагом.
– И пришел новый день, – негромко бормотал он по дороге, – и вновь пропал не зря… А за ним еще один, и опять все туда же… И куда следующий нацеливать – совсем уж непонятно.
– Да не расстраивайся ты так, – послышался в его голове голос знакомый. – Когда нет определенной цели – промахнуться невозможно.
– Да неужто Дурак – это не цель? – как-то вяло и устало удивился Петя.
– Да неужто – цель? – передразнил его голос. – Ну, тогда ответь, что же такое Дурак есть?
Открыл было рот старик для ответа, да так и остался.
– А ведь и вправду, – подумал он озадаченно, – что есть Дурак? Для кого-то он просто шут гороховый, для кого-то – зубоскал придворный, но это если умом его понимать. А вот если по-другому – сквозь ощущения на него глянуть…
Пыжился старик, тужился, с мыслями долго собирался, да так и не собрался.
– А бес его знает, – наконец признался он честно.
– Так может, у него Дурака и искать надо? – лукаво засмеялся колпак.
– Надо будет, и до него доберемся, – буркнул старик, слегка растерявшись. – Если уж очень приспичит…
– Как знать, Петя, как знать, – захихикал колпак, – может, и приспичит…
Петя пристроился неподалеку от кузни, на бревне, достал из котомки ломоть хлеба с луковицей да ужинать принялся. Жевал, с любопытством за делом кузнечным наблюдая. Два кузнеца лошадь подковывали, один за ногу ее держал, а другой молотком тяжелым орудовал.
– Лошадь, – подумал старик с непонятной грустью, – это единственное животное, в которое можно забивать гвозди…
– Что-то не нравишься ты мне сегодня, – вновь услышал старик в себе голос колпаковский, – и сам ты не нравишься, и настроения твои. Солнечности да светлости в них маловато.
– Да откуда ж ей взяться – солнечности-то? – искренне удивился старик. – Когда муторно уже на душе от странствий этих непонятных. Страдательно даже как-то…
