В Риме она часто вставала рано и подходила к окну взглянуть, как встает над городом рассвет и сияет в лучах утреннего солнца купол собора Святого Петра.
Но она знала, что это впечатление померкнет перед тем, что она увидит в Миере, где с высоты стоявшего на возвышенности дворца окрестности были видны на многие мили.
И ее предчувствие оправдалось.
Она знала, что никогда не забудет эту минуту, никогда не забудет то чувство, которое вызвало в ней пожатие руки герцога.
Вернувшись к себе в спальню и ложась в постель, Лорена осознала, что это чувство не что иное, как любовь. И оно зародилось в ней уже давно, только она не смела признаться в этом даже самой себе.
— Я люблю его! — прошептала она. — Именно так я представляла себе любовь: прекрасный совершенный божий дар.
Ей хотелось в молитве выразить благодарность за ниспосланное ей чудо, она не могла по-иному выразить переполнявшую ее радость.
— Я люблю его! Я люблю его! — повторяла она снова и снова.
Ее радость не омрачало сознание, что он никогда не полюбит ее, что между ними не может быть ничего личного, что он навсегда останется для нее тем, кем он явился ей впервые — прекрасным сказочным принцем.
«Где бы я ни была, что бы со мной ни случилось, — подумала она, — он всегда будет в моих мыслях, ничто не сможет отнять у меня блаженство, которое я испытала, когда мы вместе наблюдали восход солнца».
Откуда-то, словно издалека, ей пришла туманная мысль, что он принадлежит графине, но даже это обстоятельство казалось незначительным, настолько велико было переживаемое ею счастье.
«Любить такого замечательного человека — большая честь, — подумала Лорена. — Я могу молиться за него, и, быть может, мои молитвы защитят его и сохранят».
Графиня не может понять и оценить такого человека, как герцог, решила она. И тут смиренно сказала себе, что не ей об этом судить. Графиня будет бороться за него, потому что потерять его было бы для нее смертельным ударом.
Лорена заснула, думая о герцоге, и видела его во сне.
А когда она проснулась, ей показалось, что он по-прежнему был с ней и ее рука лежала в его руке.
Спустившись вниз после завтрака, который Эмили подала ей в постель, потому что она проспала, Лорена застала сэра Хьюго и Перри ожидающими ее, чтобы поехать кататься верхом.
Ей хотелось спросить, где герцог, но прежде чем она сообразила, в какой форме ей задать этот вопрос, сэр Хьюго сказал:
— Почти все уже выехали, а герцог занимается своим управляющим, так что мы не станем его дожидаться.
Лорена хотела сказать, что она с удовольствием подождет, но воздержалась, зная, что дядя сочтет это странным.
Так что она села на лошадь, пытаясь внушить себе, что раз уж ей повезло с прогулкой, то было бы грешно желать большего.
Ей так хотелось видеть герцога с ними, на его великолепном вороном коне, смотреть ему в лицо, слышать его голос.
Они проездили два часа, и на обратном пути Лорена испытывала радостное волнение при мысли, что она сейчас снова его увидит.
«Я люблю его! — говорила она себе. — Но я должна быть осторожна. Я не должна дать ему догадаться о моих чувствах, а тем более допустить, чтобы кто-нибудь заподозрил».
Больше всего она боялась возбудить подозрения графини.
Когда Лорена подумала, как хороша собой Дейзи Хеллингфорд, ей показалось, как будто тень набежала на солнце.
Герцог был в библиотеке, подписывая принесенные ему секретарем бумаги, когда туда вошла графиня.
Она была необыкновенно красива в платье из бледного розовато-лилового шифона и в шляпе с широкими полями, украшенными цветами глицинии — Извините, Дейзи, я очень занят, — сказал герцог, но его секретарь поспешно заметил:
— Это последний документ, ваша светлость. Я прошу извинения, что отнял у вас так много времени.
При таких обстоятельствах герцог ничего не мог поделать. Когда секретарь вышел с подписанными бумагами, он встал и подошел к камину, возле которого стояла Дейзи.
— Я не ожидал увидеть тебя так рано, — сказал он. — Теперь я закончил свои дела и собираюсь выехать верхом. Почему бы тебе не поехать со мной?
Герцог знал, что в его приглашении не было смысла, поскольку Дейзи терпеть не могла верховой езды и даже избегала подходить близко к лошадям.
— Я хочу поговорить с тобой, Элстон. Герцог примирился с тем, что должно было случиться рано или поздно.
— Будем говорить здесь, — спросил он, — или выйдем в сад?
— То, что я имею сказать, не терпит отлагательства, — отвечала Дейзи, — и где состоится этот разговор, не имеет никакого значения.
— Ну что же, — сказал герцог, — я слушаю.
— Ты ведешь себя в высшей степени странно, Элстон, и я требую объяснения. Во-первых, с первого момента моего приезда я заметила, что ты и твои друзья что-то затеваете, только мне пока не понятно, что именно. Во-вторых, ты избегаешь меня.
Герцог собрался было ответить, но она жестом остановила его.
— Я еще не кончила, — сказала она. — На прошлой неделе в Лондоне ты держался уклончиво. Я говорила себе, это потому, что в нашей жизни слишком много суеты, в Миере все будет по-другому.
Графиня остановилась, чтобы перевести дыхание, и герцог начал:
— Послушай, Дейзи…
— Нет, это ты послушай! — метнула она на него гневный взгляд. — Я люблю тебя, Элстон! Я думала, что и ты любишь меня, но с тех пор, как я здесь, ты близко ко мне не подходишь. Я желаю знать, почему.
В этом-то и была вся суть проблемы.
Герцог уже решил для себя, что рано или поздно это должно было случиться, и, поскольку Дейзи была намерена выяснить отношения, ему ничего не оставалось делать, как пойти на это.
Он отошел к окну, размышляя, почему это женщины всегда должны высказывать то, что и без слов достаточно ясно.
Некоторое время Элстон смотрел в залитый солнцем сад, потом сказал:
— Я полагаю, Дейзи, что мы оба достаточно взрослые люди, чтобы принимать то, что с нами происходит в жизни, без взаимных обвинений и упреков. Вряд ли есть необходимость ставить все точки над «i».
Дейзи не сразу ответила, и, повернувшись к ней, он увидел на лице ее выражение, какое, вероятно, ему и следовало ожидать.
Это было выражение крайнего удивления.
— Ты хочешь сказать, что я тебе наскучила? — спросила она глухим голосом.
По ее тону герцог понял, что такое развитие событий было для нее совершенно непостижимо.
— Не то чтобы наскучила, — сказал герцог уклончиво, — но мне кажется, Дейзи, что мы оба несколько утратили былую свежесть и пылкость чувств.
