Мне показалось, что дом радостно захлопал в ответ. Но оказалось, это аплодирует мой брат, который забрался в огромный шкаф в прихожей и проверяет, есть ли там эхо.
— Представляешь, тут куча резиновых галош, сапог и зонтиков! — его голос звучал глухо, как из подвала.
— Это для гостя, — отозвалась я.
— Какого ещё гостя?
— Ну помнишь, мама сказала, что в Прибалтике дождик — частый гость.
Я принесла нам по чашке с водой. Гришка вылез из шкафа и принялся вместе со мной поливать цветы. Мы бегали на кухню за новой водой, пока Гриша не догадался притащить полную кастрюлю. Из неё мы и черпали по очереди.
Воды мы пролили столько же, сколько налили. На полу появились целые лужи.
— Может, галоши для этого? — задумался Гриша. — Поливать в них цветы?
Пришла мама, едва не наступила в кастрюлю. Шагнула в сторону и угодила в лужу.
— Мам, надень галоши, — посоветовал Гриша. — У них тут довольно мокро, в Прибалтике.
— Не знаю, зачем вам эта кастрюля, но мне придётся её забрать, — вздохнула мама. — Суп в сковородке не сваришь.
— Мы из неё поливали цветы, — объяснила я.
— Цветы?! — ахнула мама. — А ведь и правда! Я совсем забыла, что тут есть цветы. Кто хочет помогать резать овощи для супа?
Мы оба согласились. Наверное, это дом так влиял на нас. Так и хотелось что-то делать руками, как Илмарс. Мама показала мне, как порезать перец: сначала вдоль стручка, а потом меленько поперёк. Но я придумала свой способ. Сперва ломала перец на крупные куски и потом их измельчала. А Гриша, которому мама поручила потереть морковку, взял и почти всю её слопал.
— Я от уборки бываю страшно голодным, — грустно объяснил он потом.
После обеда у меня продолжили чесаться руки, хотелось что-то сделать. И мы с мамой вспомнили про косы, которые она пообещала научить плести. Мама закрепила три пучка ниток на сосновом сучке и показала, как переплетать их, чтобы получилась коса. Сначала совсем не получалось, а потом потихоньку коса стала заплетаться.
— Я не буду, — отказался Гришка.
— Это похоже на морские узлы, — сказала мама, — лучше тебе научиться их плести. Вдруг станешь моряком?
Так мы и сидели, плели сине-зелёные косы на сосновых сучках, а солнце играло на чистом серванте и совсем не пачкало свои лучи, потому что я вытерла всю-всю пыль.
— Чего-то не хватает, — вдруг сказала мама и отложила свою косу. — Запаха. В уютном доме должен быть запах хлеба!
Мама умеет печь хлеб. Ей нужно для этого немного муки, воды, дрожжей и хорошего настроения.
— Настроения нужна всего щепотка, но оно должно быть обязательно очень хорошим, — говорит обычно она.
Самый вкусный мамин хлеб мы прозвали «Любимчик». Он круглый, с крепкой коричневой коркой, а внутри мягкий и плотный. Больше всего я люблю, когда мама достаёт хлеб из духовки, опрокидывает на полотенце и стучит по нему.
— Давай ты испечёшь «Любимчик»? — предложила я, и у меня аж дух захватило. Так хочется погрызть твёрдую солоноватую корку!
— Не могу, — сникла мама. — Это же папин любимый хлеб. Не печь же его без папы.
Мы все немного расстроились. А потом Гришка придумал:
— Так давайте купим хлеб! Нет, лучше сухариков! Я видел в магазине, тут продаются коробочки с чесночными сухариками из рижского хлеба.
— Вот уж у них запах будь здоров! — засмеялась мама.
— Дому понравится, — кивнула я. — Это же рижский дом.
Сказано — сделано. Заодно мы решили немного прогуляться в лесу. Мама успокоилась и больше не искала преступников за каждым деревом. Илмарс ведь сказал ей, что в лесу безопасно!
— Я умом это понимаю, — объясняла мама, когда мы топали по тропинке между густых елей, — но у меня такое богатое воображение… Чего оно только не придумывает.
— Дай «пять», мам, — мрачно сказал Гриша. — Видела бы ты монстров, которые заглядывают в наше окно по ночам.
— Ты, можно подумать, их видел, — усмехнулась я.
— Я — нет. Я же сплю ночью. Но моё воображение никогда не спит. Оно-то мне и рассказало.
Нам навстречу шла какая-то женщина. На ней была странная одежда. Вроде пижамы в клеточку, серо-голубого цвета. Она шла медленно, сунув руки в карманы пижамы, и заглядывала под деревья, словно искала грибы.
— Извините, — любезно обратилась к ней мама. — Вы говорите по-русски? Скажите, пожалуйста, тут какая-то больница рядом?
— Да, — кивнула женщина, глядя в сторону и улыбаясь.
Мама немного помрачнела, а потом застеснялась и громко сказала нам, как хорошо, что больница прямо в лесу, что пациенты могут дышать свежим воздухом и поскорее выздоравливать.
— Интересно бы узнать, что там за больница, — пробормотала мама.
— Это сумасшедший дом, — всё так же улыбаясь, объяснила женщина и пошла дальше.
— Так, — сказала мама. — Домой. За сухариками.
— Мам, ну ты что, — я потянула её за руку вглубь леса. — Это просто твоё богатое воображение.
Но мама выдернула руку и зашагала обратно.
— Да, воображение! — на ходу пояснила она. — И сейчас оно очень сильно хочет чесночных сухариков.
Когда мы вернулись, дом сам распахнул дверь, будто хотел обнять нас. Гриша, правда, заявил, что это порыв ветра, ведь мы оставили окна на балконе открытыми.
Мама сразу направилась на кухню, чтобы подогреть чаю.
— Конфорка сразу включилась! — радостно прокричала она. — Дом нами доволен!
Чайник тоже подогрелся очень быстро. Почти как электрический. Мама заварила всем мятный чай, а когда принесла его в комнату, то обнаружила на стуле у балкона свою щётку для волос, ту самую, которую недавно потеряла.
— Откуда она тут взялась? — удивилась мама, едва не разлив чай. — Гриша, ты положил?
— Нет, конечно!
— Чудеса, — покачала головой мама, — кому расскажешь, не поверят.
Вечером мы надели чистые и сухие пижамы, пропахшие лесом, и уселись смотреть «Бунт ушастых» и грызть чесночные сухарики. Потом мама погасила в комнате свет и зажгла свечку в глиняном домике, который мы купили в Старом городе. Мы улеглись в кровати и стали слушать дальше про Мио и рыцаря Като. В окошке домика дрожал свет, а из трубы поднимался еле заметный дымок.
Перед самым сном я пробралась в мамину спальню и прилепила скотчем к стенке свой рисунок. Теперь выходило, что печальный Арлекин смотрел не на мамину одежду, а на моего зайца. Вид у зайца был потешный, и я надеялась, что Арлекин тоже когда-нибудь улыбнётся.
— Нет уж, спасибо, — сурово сказала мама, — пусть при мне не улыбается. А то я совсем окочурюсь тут от ужаса. Уедем — на здоровье! Пусть улыбается сколько влезет.
