— Помню, Димыч. Я все прекрасно помню. За тот шанс выбраться из дерма я был и буду благодарен тебе всю жизнь, только вот это не дает тебе права лезть в мои отношения и мою постель. Думаю, за эти годы так называемой дружбы, я уже отплатил тебе сполна. Или мне напомнить, кто спонсировал твои заграничные начинания, когда ты стал стремительно ехать вниз? Взятки в зубах ради твоих ресторанов пачками, кто таскал, откупаясь направо и налево?
— Она моя дочь!!! — взревел Серганов, отшвыривая со стола ноутбук. — А ты чуть ли не вдвое старше, сука ты! Испортил девчонку, уложил в постель и заделал ребенка. Бросил ее!
— Повторяю. Я даже не знал, что она беременна! И сам себя за это ненавижу. Никакой твой ор не заставит меня чувствовать себя еще больше виноватым, чем моя совесть.
— Не знал, вот и не хер! Проваливай обратно в свою Америку! Ты никогда не будешь с ней! Она не примет тебя, и Майе не нужен такой отец!!!
— Что у вас тут происходит?! — в кабинет влетел обеспокоенная Вера. — Дима, Артем… — мечется взгляд женщины между нами.
— Уже приняла. Я ответственности с себя не снимаю. Да, мудак, да, в жизни наворотил дел и был тем еще дерьмом, но дочь свою и ее мать я не брошу. Хочешь войны? Вперед.
— Можешь вызывать адвокатов. Я камня на камне не оставлю от твоей фирмы. Я быстро спущу тебя обратно в ту грязь, из которой вытащил. Скотина ты! И тогда посмотрим еще, сможешь ли ты позволить себе воспитывать ребенка, ставши нищебродом. А моя наивная дочь еще обратно от тебя прибежит, когда поймет, что ни хера ты из себя не представляешь!
— Дима… — пытается вразумить мужа женщина, вот только здесь уже без вариантов.
— Я тебе все сказал. Будешь пытаться что-то сделать в мой адрес или в адрес дочери, я за себя не ручаюсь.
Выхожу из кабинета под тяжелые всхлипы матери Алии и грозный рык отца. Следом за мной в дверь что-то прилетает, отдаваясь треском по всему коридору. За что боролись, как говорится.
Чувствую, весь пиздец только начинается.
Глава 49. Алия
Утро встречаю в обнимку с подушкой и Майей, скачущей на моей кровати с криками: “Муся, поехали к деде!” Как-то вмиг отрезвляет и сбрасывает сонное наваждение осознание, что предки вернулись в город, и сразу вспоминается вчерашний вечер, когда Артём явно дал понять, что при первой же возможности поедет на серьезный разговор к отцу.
— Поедем, мышка, поедем…
— А мозна, я с ночевой у деда с бабой останусь?
– Можно, только если перестанешь скакать на кровати и пойдешь умываться.
— Но, мусь, мозна я у деда умоюся?
— Нет, бегом в ванную! — щелкаю егозу по носу и, нехотя поднявшись с кровати, тороплюсь привести себя в порядок и собрать ребенку сумку на выходные.
Залетая в гардеробную, мимоходом отправляю Стельмаху СМС с просьбой позвонить и вопросом, когда он собирается поехать к отцу. В ответ тишина, и думаю, глупо ждать сейчас ответа.
На улице стоит теплый зимний денек, если не считать ветра, который за городом стал ощутимо завывать. Солнышко вовсю пригревает через лобовое стекло, и с грустью подумалось: сейчас бы снова на те горки, в те беззаботные и нетревожные часы. Хоть и копчик болит и пара синяков на коленках, которые мы себе с мышкой устроили, но все бы отдала, чтобы отсрочить момент встречи с предками. Врать в глаза опять не хочется, но и поговорить самой у меня точно не хватит смелости. Но выбора нет. Мчим с мышкой по заснеженной загородной трассе, по встречной попадают редкие машины, а в небе пролетают пушистые снежинки.
На улицу родителей в элитном загородном поселке заезжаю уже в районе одиннадцати утра. Мышка едва ли не скачет от нетерпения встретиться с любимыми дедом и бусей, а я, по-моему, скакать сейчас начну от нервного перенапряжения, потому что вижу, как выруливает от дома родителей машина Стельмаха. Какие-то доли секунды тешу себя надеждой, что может, ошиблась, и это не он, но меня быстро возвращают на землю номера.
Он.
Сердце схватывает скверное предчувствие, и поднимается легкая паника. Неужели уже все рассказал? Так быстро? И если уезжает, значит… все плохо? А вообще чего ты ожидала, Лия, конечно, плохо. Это же отец.
— Муся, это дядь Алтем? Он тоже к деде едет, да?
Не сговариваясь, притормаживаем с Артемом у обочины, трясущимися руками отстегиваю ремень безопасности.
— Майя, сиди в машине! — кричу уже почти на бегу, выскакивая из прогретого салона авто и, запахивая шубку, несясь навстречу мужчине через две полосы.
На улице колючий ветер, который раздувает полы шубки и задувает под дорогой мех, пробирая до костей. Но дрожу я сейчас, кажется, совсем не от холода, а от того, каким вижу Стельмаха. Еще не подошла к Артему, но вижу по лицу, что рассказал. Злой, расстроенный, но страшнее всего потерянный взгляд. Тонкие губы упрямо сжаты, а брови нахмурены. И бровь… рассечена и кровит. Неужели отец? Неужели он позволил себе поднять руку на друга? Сердце сжимается от боли и вины. Ведь это целиком и полностью моя вина — то, что происходит начала я. Из-за своего упрямства и своего эгоизма. Ведь Артём отталкивал меня, до последнего боролся и убеждал, что так быть не должно. Дура, Лия. Но как иначе? Как, если сердце ноет от любви и бьётся только для него и ради него.
Мы притормаживаем напротив друг друга, пропуская несущиеся мимо машины, и одновременно делаем шаг навстречу друг другу, когда дорога пустеет.
— Артём… — выдыхаю облачко пара, но договорить мне не дают. Стремительно, даже в какой-то степени нервно подлетая ко мне, Стельмах сгребает в охапку. Запускает руку мне под шубку, притягивая за талию, прижимая к себе до ноющей боли желания в теле. До полета бабочек в животе и бега мурашек по коже зарываясь ладонью в моих волосах, целует. Так, как каждый из нас хотел уже очень давно, изнывая под гнетом обстоятельств и выдерживая нужное время. Припадает губами жадно и страстно, словно в стремлении надышаться мной, заклеймить, убедить в чем-то. Этот поцелуй, долгий и мучительно тяжёлый по накалу эмоций, будоражит все внутри и лучше любых слов говорит об исходе разговора. С каким-то жутким, пугающим отчаяньем мужчина отстраняется и, прикрыв глаза, утыкается губами в висок.
— Езжайте к родителям, Лия, — шепчет еле слышно. — Мы поговорим потом.
— Артем, все нормально? Мне не нравится твой вид… — немного подаюсь назад, чтобы заглянуть в любимые изумрудные глаза. Глаза, в которых сейчас столько боли вперемешку со страшной, даже яростной решимостью. — Все слишком плохо? — поднимаю руку, чтобы коснуться ранки, но Артём перехватывает мою ладошку и отводит взгляд.
— Артём, не молчи, пожалуйста…
— Нормально. Все будет нормально, — снова смотрит мне в глаза, добивая и уничтожая. Проводит костяшками пальцев по моим припухшим от поцелуя губам. — Не простудись, — приподнимается уголок чувственных мужских губ в улыбке, намекая на распахнутые края шубки и полное отсутствие шарфа на оголенной шее, — у меня на тебя большие планы.
