— Это же неправда… Что-то произошло, и ты считаешь себя виновным? — спрашиваю я, утирая проклятые слезы, а Виталий начинает зло смеяться.
— Не-е-т, я убил ее своими руками! — он вдруг срывается с места, подходит ко мне, хватает за руку и грубо тянет за собой в другую комнату. Мы проходим в кабинет, пока Виталий открывает сейф, я осматриваю помещение, где преобладает темное дерево и стоит стойкий холодный запах его парфюма. На одной из стен висит огромная фотография-портрет рыжеволосой женщины. Такая милая, красивая девушка, с шикарными волосами, зелёными глазами и веснушками. Женщина-весна. Есть в ней что-то притягательное, манящее и от этого ещё больнее. Аронов вынимает из сейфа пистолет и швыряет его на свой рабочий стол. Никогда не видела его настолько резким, раздражительным и эмоциональным. Он всегда холоден и сдержан, даже когда зол. А сейчас я задела его душу и сердце, вскрыла и так кровоточащую рану. И мне уже ничего не хочется знать, поскольку боль теперь просто невыносимая, почти смертельная, ещё немного и я начну корчиться в агонии.
— Вот из этого револьвера, шесть лет назад я убил свою жену, — хладнокровно говорит он, указывая на оружие. — Это не метафора и не косвенная вина! Я застрелил ее вот этой пулей, — он демонстрирует мне пулю. — В сердце! — и сжимает ее в кулаке. — Мои руки в крови. Я убил свою любовь, а вместе с ней и себя. Я живой, медленно гниющий труп! И мне нравится мое состояние. Не нужно ковыряться в моей душе. Не смей меня любить, жалеть и проявлять чувства! — он подходит ко мне, хватает за подбородок, сжимает, вдавливая пальцы и долго смотрит, тяжело дыша. Глаза в глаза, наше дыхание опять хаотичное и сбивчивое. Я отказываюсь верить в то, что он убил жену, по своей воле. Я ненормальная, но в моей голове крутятся только мысли о том, что он любит женщину, которой нет. Он тоскует по ней, он болеет ей, и умирает, мучая себя тоже из-за нее. А я умираю из-за него и своей иллюзии, которая разбивается в дребезги, впиваясь тысячами осколков в сердце. — Хотя… — его голос безжизненный, таким выносят приговор. — Все закончено. Не получается у нас, Лена… без чувств…
— У нас?! — цепляюсь за то, что в нем что-то теплится.
— У тебя! Не строй иллюзий! — отпускает меня, хватает оружие и вновь прячет в сейф. А я перевожу взгляд на портрет его жены. У нее очень красивые глаза — яркие, необычные, кажется, что таких не бывает. И волосы не огненные рыжие, а с медовым оттенком. Очень красивый цвет. — Я предупреждал тебя, чтобы ты ни на что не надеялась. Нет, я приказывал… это было главное условие! Но ты…
И кожа у женщины светлая, персиковая. Она вся светится… губы немного пухлые, особенно нижняя, но естественная, и красивые веснушки. Молодая и ухоженная, а главное — любимая. По глазам видно, что в момент фото она любила и ее любили в ответ…
— Лена! Ты меня слышишь?! — Аронов хватает меня за плечи и немного встряхивает. А я в ступоре, в состоянии аффекта. Я знала, что это будет больно, но не думала, что настолько. Вчера я обещала, что все переживу. А сейчас понимаю, что нет… я переоценила свои силы. — Я говорю, собирайся я отвезу тебя домой! — повторяет мне Виталий.
ГЛАВА 26
Елена
Всю дорогу домой мы ехали в абсолютной звенящей тишине. Я понимала, что это конец…
Все.
Между нами никогда ничего не будет.
Каждая минута отбрасывает нас на тысячи километров друг от друга. Мы все дальше и дальше, словно и не было ничего. Ближе к моему дому меня накрывает паникой. Хочется что-то сделать, чтобы отсрочить смерть. Я даже резко поворачиваюсь к Виталию, открываю рот и замираю, жадно рассматривая его. Хочется просить не убивать меня, молить оставить все как есть. Я готова, ничего не требовать, не ждать от него ответной любви, могу научиться скрывать свои чувства. Я могу делать все, что он говорит, стать безвольной куклой, все, что угодно, лишь бы быть рядом с ним в любом формате, на любых условиях… терпеть все, что угодно… Ну хоть как-нибудь! — отчаянно вопит душа. Мне хочется целовать ему руки, ластиться об них, как кошка, унижаться и просить… молить… но не терять…
Но я просто смотрю на Виталия, переживая эту бурю внутри, я сгораю от отчаяния, чувствуя, как сжимает грудь и кончается кислород, а в горле образуется ком. На глаза опять наворачиваются проклятые слезы, которые я пытаюсь сдержать. Я ненавижу себя за эту слабость, но быть гордой не получается…
Машина тормозит на стоянке в моем дворе, Виталий глушит мотор и мое сердце обрывается. Нужно найти в себе силы и выйти из машины. А я не могу… Мысленно я кричу, а на деле просто глотаю воздух, пытаясь надышаться его запахом. Сжимаю кулаки, впиваю в ладони ногти, причиняя себе боль, чтобы почувствовать что-то, кроме паники от того, что наши минуты сочтены. Я не ожидала, что это закончится так быстро. Он дал мне гораздо больше, чем взял взамен…
Идут секунды, минуты, мы сидим в полной тишине, а я так и не могу сдвинуться с места. Наверное, я жду, когда он меня окончательно прогонит, вышвырнет, как безродную дворняжку. Сама я не могу уйти с гордо поднятой головой. Какая к черту гордость, когда человек вырывает мне сердце?! Виталий приоткрывает окно, впуская в салон морозный воздух, прикуривает сигарету, зажимает ее между большим и указательным пальцем и глубоко затягивается, откидываясь на спинку сидения. Ну обруби уже нашу связь! — вновь кричу про себя, чувствуя, как сердце бьётся где-то в висках.
— Все деньги на карте твои, — тихо, устало говорит он, нарушая мучительную тишину. — Не смей их возвращать! — приказывает. — Не приму. Наблюдение и лечение твоей матери оплачено в клинике до ее полного выздоровления. Квартира выкуплена, документы переоформлены…
— Но, не стоит, я сама…
— Просто прими все, что я даю! — нервно перебивает, и я закрываю рот. — На работе можешь оставаться, мы все равно не будем пересекаться… но… — медлит, словно обдумывая каждое слово. — Но я пойму, если ты захочешь уйти. Я порекомендую тебя в другую компанию, где тебя возьмут на ту же должность с достойной зарплатой. Один мой звонок и все решится. Выбор за тобой, — Виталий выдыхает дым и вновь затягивается. За все время в машине он ни разу не посмотрел в мою сторону. Ему всё равно, он просто хочет красиво расстаться. А мне невыносимо хочется к нему прикоснуться, но я не смею.
— Лен, не загоняйся. Отпусти ситуацию и просто будь счастлива. Ты достойна лучшего. Женщины в общем нуждаются в любви. А я этого дать не смогу… как ты понимаешь, отлюбил уже…
— Не правда! — вдруг взрываюсь я. — Ты тоже нуждаешься в тепле и любви. Но ты упорно себя закапываешь! Зачем?! — говорю задыхаясь, словно бегу.
— Лен! Очнись! Не строй из себя спасительницу. Ты мне не нужна! — резко, с раздражением кидает он мне, вскрывая и так кровоточащие раны.
— Ты же специально это говоришь?! — зачем-то кричу я, уже не в силах сдержать слезы. Ночью он обещал, что вырвет это из нас. Аронов поворачивается ко мне, а потом вдруг грустно улыбается. Смотрит на меня не так как всегда, а с теплотой, изучает, но без похоти и жажды, словно тоже пытается запомнить. Он берет меня за руку, и я замираю, наблюдая, как его пальцы гладят мою ладонь. Прикрываю глаза, чувствуя его тепло и мне не верится, что это последнее его касание. Ещё несколько минут и…
