Вечером после ужина у хозяина он привёл меня и Ваню в местный лагерь военнопленных. В караульном помещении он представил меня коменданту лагеря и сказал, что я у него хорошо поработал, и попросил утром опять направить меня с Ваней к нему.
В казарме мои новые знакомые отдали мне положенную на завтрак пайку хлеба с маргарином. Я рассказал им о лагере в Цшорнау и узнал, что здешние товарищи в основном работали в государственном и помещичьих хозяйствах.
На второй день хозяин позволил нам уйти с работы пораньше, и вечером Иван, лагерный переводчик, пригласил меня и Ваню Назарова в соседнее помещичье имение, где работали и проживали в общежитии русские и украинские девушки. Оба товарища раньше у них уже бывали. Я рассказал девушкам о себе, мы обсудили самую актуальную тогда тему – о близком окончании войны, «потрепались» о разных мелочах и к отбою вернулись в лагерь.
Наступил третий день моего пребывания в Дёбре, когда вдруг во дворе появился на велосипеде… Вилли Нииндорф, вооруженный винтовкой. Он сухо поздоровался с хозяином и заявил ему, что из лагеря военнопленных IV A в Хонштайне к фельдфебелю Хебештрайту поступил приказ срочно отправить меня в этот лагерь переводчиком.
Хозяин стал ругаться, но это было бесполезно. Я наспех попрощался с ним, а потом с Иваном, который тут же снял добротный красноармейский ремень и отдал мне его на добрую память. К сожалению, я не взял тогда у Ивана его домашний адрес и не знаю, как сложилась его дальнейшая судьба.
По дороге Вилли сообщил мне, что причина моего отзыва – «липа», то есть повод, придуманный фельдфебелем. Я по-прежнему остаюсь в Цшорнау с функциями главного переводчика и старшего в рабочей команде. Оказывается, в моё отсутствие пленные неоднократно просили фельдфебеля вернуть меня обратно, да и сам он нуждался во мне для ведения сложных переговоров.
Фельдфебель, явно в хорошем настроении, потирая руки от удовольствия, спросил меня: «Ну как, вдоволь надышался в штрафном лагере человеческого говна? Теперь будешь знать, как себя вести без часового!» Я ответил «Хорошо, я всё понял. Большое спасибо. Готов продолжать выполнять свои функции».
С охранником Билком мы отправились в деревенскую пекарню за хлебом, привезли его и сложили в кладовке. Затем в местном продовольственном магазине приобрели по карточкам маргарин, консервы, мясо и другие продукты.
После обеда постовой по кличке Интеллигент принес мне комплект чистого нижнего белья, сказав, что специально для меня повара с уборщиком разогрели воду в баке. Я помылся с большим удовольствием.
Вечером следующего дня я увиделся с Галей во дворе перед кухней, но мы только поздоровались и в дальнейшем вообще больше не разговаривали.
Между тем, вероятно, в связи с тем, что Красная армия уже приблизилась к Каменцу, основная масса пленных работала только на территории военного городка, перекапывая и обрабатывая землю под посев и посадку овощей. Кроме того, здесь же мы занимались рытьем укрытий для людей на случай налёта авиации или артиллерийского обстрела. Десятка два пленных вместе с итальянцами отправили на стекольный завод делать укрытия.
В первые дни марта на очень неприятную для него работу попал молодой и экспрессивный Ваня Трошков. Фельдфебель определил его на три дня в усадьбу старшего ячейки местных членов нацистской партии и одновременно бургомистра Цшорнау, о котором я уже писал. Ване пришлось пахать там на лошадях землю вместе с другим работником, поляком. При этом поляк получал в доме питание три раза в день, и два раза – на месте работы. А Ваню он отводил обедать в лагерь и после обеда приходил за ним. Второго завтрака и второго обеда он ему не давал. И завтракал, и ужинал Ваня тоже только в лагере. Во время работы хозяин постоянно подгонял Ивана и запрещал ему курить. Жадного и нудного бургомистра не любили жители деревни, а Ваня после освобождения из плена специально забежал в Цшорнау и хорошенько его поколотил.
Как-то в марте, возвратившись с работы, мы застали в казарме двух новых пленных, которых, по словам товарищей, привёл какой-то «очень солидный и с высоким военным званием» немецкий офицер. Оба пленных были очень заносчивы. Они немного говорили по-немецки и обходились почти без переводчика. Один из них был вроде москвичом, а другой точно – из Украины. Уже на следующий день после прибытия фельдфебель лично отвёл их в военный городок и устроил там портными в швейной мастерской. В ней они и проработали до конца нашего пребывания в лагере.
В апрельские дни, когда поток беженцев увеличился, одна молодая немка устроилась работать в ту же швейную мастерскую. Рассказывали, будто бы она попала в руки красноармейцев и была ими изнасилована, после чего ей удалось бежать в Каменц. Так вот, она говорила двум новым пленным: «Если бы все русские были такими же порядочными людьми, как вы, как было бы хорошо! Но ведь они же варвары!» С её мнением оба согласились. Больше об этих пленных – то ли товарищах, то ли врагах, – никто ничего не узнал. Добавлю к сказанному, что когда в связи с приближением частей Красной армии к Цшорнау и Каменцу нашу лагерную колонну погнали в тыл, оба этих относительно молодых и здоровых пленных остались в колонне до конца, пока её не освободили красноармейцы, в то время как примерно четверть пленных, а включая меня, разбежались раньше, с большим риском для жизни, под пулями конвоиров, чтобы самостоятельно выйти к своим.
…В последней декаде марта, когда мы занимались в военном городке огородными делами, старший мастер Юрий первый приставил к нам в качестве надсмотрщицы и агронома одну красивую молодую женщину. По-немецки она говорила с ошибками и совсем не так, как местные немцы. По её словам, летом 1942 года она – вдова с сынишкой – вышла замуж за офицера из Германии, который привёз их к своим к родителям в Силезию и оставил там. В 20-х числах января местность, где она жила со свекром и свекровью, заняла Красная армия, а накануне они бежали в глубь страны и остановились в Каменце.
Эта женщина поработала с нами более двух недель. Очень раскаивалась, что связалась с тем немцем, а еще хуже – с его престарелыми и беспомощными родителями. Дошло до того, что однажды, встретив Андрея Маркина, она неожиданно расплакалась и бросилась к нему на шею, прося взять её с собой на Родину, когда кончится война. Что потом с ней стало, неизвестно…
…В дни католической Пасхи я с четырьмя физически сильными товарищами попал на одну очень опасную работу в Каменце у мясника и колбасника. Этот пожилой человек проживал с семьей в старинном большом доме в центре города и имел на окраине предприятие с двумя производственными цехами, где находились свинарник, овчарня, конюшни и хранилища кормов. Предприятие выпускало продукцию в основном из конины, часть которой хозяин продавал по карточкам в своём большом магазине.
Лошадей для забивки доставляли в основном из оккупированных стран. Но последняя партия из восьми лошадей оказалась полностью пораженной сибирской язвой и погибла в конюшнях хозяина. Теперь у него возникла проблема – где-то надежно захоронить мертвых лошадей. Для могильника выбрали место на высоком и сухом участке земли на окраине города, а в качестве могильщиков хозяин решил привлечь военнопленных. Вот нам и пришлось хоронить лошадиные трупы, к счастью, еще не начинавшие сильно разлагаться. Хозяин нас хорошо кормил, а вечером давал с собой колбасу и пузырёк спирта, а для фельдфебеля – бутылочку коньяка, сигары, специальные колбасы, ветчину и еще какие-то деликатесы.
