Майские праздники неожиданно омрачились из-за того, что мои бывшие соседи по общежитию Юров и Силаев вдруг исчезли. На столе они оставили записку, что якобы «с разрешения своего начальника смены» уехали на неделю в Пензенскую область, чтобы проведать семьи, которые не видели более 7 лет. Это вызвало в шахтоуправлении переполох, так как начальник смены не давал им никакого разрешения на отлучку. Тогда из районного отдела внутренних дел срочно послали на родину Юрова и Силаева двух вооруженных сотрудников, которые вскоре вернули обоих беглецов и заключили их в тюрьму в Свердловске, а через неделю состоялся суд, который приговорил бедняг к 7 годам лишения свободы. Об этом всех бывших пленных известили, чтобы мы не последовали примеру осужденных.
9 мая – в первую годовщину Дня Победы над Германией погода выдалась солнечной и теплой. В этот день я должен был работать в вечерней смене. Утром, поздравив с праздником Ольгу и её родных, я пошел проведать и поздравить бывшего товарища по плену Ивана Утюка, хотя и был на него немного в обиде. Зашёл к нему и поздравил его и жену Любу, её мать и брата матери. Но они так просто меня не отпустили – пришлось с ними выпить по рюмке самогона.
10 мая мне предстояла работа в ночной смене, благодаря чему я провел почти всё дневное время вместе с Ольгой, её сестрой Нюсей и матерью, возделывая недавно полученный участок земли. А к вечеру мне принесли долгожданное письмо из Москвы, на конверте которого был штамп Министерства черной металлургии (МЧМ) СССР. Оно оказалось адресовано директору Московского института стали им. И. В. Сталина, а копия предназначалась мне. Министерство направляло мое заявление для рассмотрения и принятия мер в институт и о решении просило сообщить в главное управление учебными заведениями указанного министерства.
Наконец 22 мая пришло письмо из Московского института стали. Меня извещали, что приём на учёбу в институт и высылка вызовов будет проводиться в августе месяце. Так что опять мне и дальше пришлось жить в тревожном ожидании решения своей участи.
В это же время моя Ольга вдруг занемогла – заметно похудела, совсем перестала есть, только пила и не подпускала меня к себе. Её сестра Нюся тайком сообщила мне, что Ольга приняла какое-то «снадобье» у местной знахарки, чтобы избавиться от беременности, и ей это удалось.
В конце мая в шахте погибли мой хороший знакомый бутчик Савельев из-под Харькова и его напарник. Говорили, что при бурении кровли откололись большие куски породы и упали им на головы. Положив их в простые гробы, вызвали телеграммой их родных. Через двое суток на похороны приехали отец и мать Савельева. Они не плакали и молча сидели на стульях перед телом единственного сына, которого не видели с 1941 года. Товарищей тихо и без цветов похоронили на посёлковом кладбище.
Второе событие было в какой-то мере радостным: паспортный стол Свердловского районного отдела внутренних дел выдал нам удостоверение личности, заменяющее паспорт. Однако оно было действительно лишь на полгода и только в пределах Свердловского района. В нем указывалось, что мы прибыли в этот район из рабочего батальона. В тот же день я получил письмо от мамы с сообщением, что брат Виталий еще в конце апреля демобилизовался из Военно-морского флота и возвратился домой, где теперь не хватает только меня.
По-видимому, то ли из-за гибели Савельева и его напарника и раньше – других шахтеров, то ли по иным причинам уволили в начале июня заведующего шахтой, а вместо него назначили другого человека – относительно молодого и энергичного украинца, явно невзлюбившего бывших пленных, считая их изменниками Родины.
С 15 на 16 июня на втором участке шахты, заканчивая работать в ночной смене, я подвергся смертельной опасности. Как только Геля заложила взрывчатку в первую бурку, внезапно затрещали деревянные стойки, что предвещало начало обрушения кровли. Мы попытались поскорее уйти вниз к другим забойщикам, но не успели – кровля начала с грохотом рушиться. От сильного потока воздуха у нас внезапно погасли лампы, и мы остались в полной темноте. Геля не сумела найти ощупью коробку спичек, а я их не имел.
Я совсем растерялся и шепотом начал просить своих покойных отца, дедушек, бабушек и сестрёнку помочь мне, но Геля тут же взяла меня за руку и повела назад в бутовое пространство. Мы шли очень медленно, часто спотыкаясь о куски породы, а они продолжали падать и спереди и сзади.
Наконец, Геля сказала, что мы у «лаза». Она влезла в него, а я за ней, и так мы выбрались в опустевший верхний штрек, где остановились и отдохнули. Мне вдруг захотелось спать. Геля сказала, что надо идти дальше. Можно было направиться либо к шурфу вентиляционной установки, либо к наклонному стволу. Решили, что ближе – к наклонному стволу. Двигаться пришлось почти на карачках.
Внезапно кто-то дернул меня за конец штанины. Я протянул руку и вдруг почувствовал укус. Я невольно закричал. Геля сразу сообразила, что со мной произошло. «Это крысы, – сказала она, – отталкивай их ногой!» В некоторых местах по штреку текла вода, в результате чего мы насквозь промокли и начали сильно мерзнуть. Но наконец мы увидели свет в конце штрека и добрались до наклонного ствола, а по нему выбрались из шахты, пробыв там около 20 часов. До следующей смены у нас оставалось 8 часов, чтобы утолить голод, отдохнуть и прийти в себя.
Руководство шахты после случившегося сразу направило в забой команду спасателей, и несколько забойщиков были спасены. Получивших ранения различной тяжести направили в медсанчасть. К счастью, никто не погиб. К началу вечерней смены в забое пошла нормальная работа. Товарищи и начальство обрадовались тому, что мы сами спасли себя, и поздравили нас. А у меня возник вопрос: «Доживу ли я из-за возможных других аварий до того дня, когда получу весть из Москвы?» Не выдержав, я написал директору института еще одно письмо, в котором прямо спрашивал, буду ли я восстановлен студентом, и если да, то нельзя ли в порядке исключения вызвать меня раньше, чтобы я успел уволиться с работы и подготовиться к приезду в институт.
15 июля мне досталось работать в дневную смену. Но работа не сладилась – часам к 14-ти в забое начали потрескивать стойки, но крепильщики продолжали работать, ставя дополнительные стойки, а навальщики заканчивали сбрасывать на рештаки массу угля, взорванного накануне. Однако к 15 часам даже некоторые стойки стали ломаться, поэтому поступила команда всем покинуть забой.
Вместе с учеником, которого мне дали еще 20 июня, я успел спустить в штрек бормашину и аккуратно свернул кабель. Но как только я это сделал, большая часть кровли рухнула.
Дома, только мы уселись обедать, как зашла соседская девочка и сказала, что меня просят сейчас же зайти в хату, где живет Иван Утюк. Оказалось, дядя его жены принес для меня заказное письмо. Письмо было официальным, присланным из «Московского ордена Трудового Красного знамени Института стали имени И. В. Сталина Министерства черной металлургии СССР». С трепетом я раскрыл конверт и прочитал буквально следующее: «Гр-ну Владимирову Ю. В. На Ваш запрос от 25 июня с.г. сообщаем, что приказом по Институту от 5 июля с. г. № 348 Вы зачислены в число студентов третьего курса Технологического факультета. Выписка из приказа прилагается. Директор Института В. П. Елютин».
