Ночью 26 октября, примерно в два часа, когда, как обычно, прошел очередной воинский поезд, мы немного расслабились. Но вдруг мы услышали шуршание гравия, насыпанного между деревянными шпалами железнодорожной колеи. Нам подумалось, что это, как и вчера, начальство решило проверить нашу бдительность. На фоне довольно светлого неба выделились две фигуры. Они двигались прямо к мосту. Я заорал: «Стой! Кто идет? Пароль?» В ответ послышалось: «Свои, свои… железнодорожники. Идём домой». Они продолжали двигаться не останавливаясь. Тогда я снова громко крикнул: «Стой, стрелять буду!» Но и это не возымело действия. Пришлось выстрелить из винтовки вверх, и то же самое сделал Миша. Почти сразу мы оба легли между рельсами и быстро переползли на правую сторону моста, укрывшись за широкой железобетонной фермой. Это нас спасло. Громко выругавшись матом (я заметил нерусский акцент), нарушители открыли огонь в сторону будки. Но там нас уже не было. Поскольку нарушителей нам уже не было видно, я решил бросить в их сторону гранату. (Это случилось у меня в первый и последний раз в своей жизни.) Раздался оглушительный грохот, и на нас с Мишей посыпались комья земли и гравий, слава Богу – не осколки от гранаты. Потом всё затихло, но на месте взрыва послышался слабый стон. Тогда я закричал: «Ребята, помогите!» К нам прибежали сменщики и вскоре появились начальник караула и другие командиры. Мы вкратце рассказали, что произошло.
Когда рассвело, мы увидели, что недалеко от моста граната образовала небольшую воронку между колеями железнодорожного пути, а на стенках будки обнаружились сквозные отверстия от пуль стрелявших в нас людей. Стало ясно, что мы с Мишей действительно подверглись вооруженному нападению. Возле воронки и дальше справа от неё на земле виднелись капли крови и следы чьих-то ног. Это означало, что один из нападавших ранен и что они вернулись назад, спустились с насыпи и направились в Химки.
Начальство признало наши с Мишей действия правильными и похвалило нас за «проявленные бдительность и решительность при несении службы»… А 29 октября от местных жителей мы услышали, что пару дней назад возле Химок бойцы истребительного батальона задержали двух подозрительных мужчин в форме железнодорожников, один из которых имел легкое ранение в руку.
Вскоре нас перевели на северо-западную окраину Химок. Там мы заняли окопы, блиндажи и траншеи, устроенные перпендикулярно к Ленинградскому шоссе, слева и справа от него, а также пост у автомобильного переезда через железную дорогу. Для нас же предназначались и два ДЗОТа, находившиеся слева от шоссе. Все эти объекты были построены москвичами, которые теперь работали километрах в трех-четырех от наших позиций, прокладывая длинный противотанковый ров параллельно левому берегу реки Сходня. (На этом месте теперь расположено Химкинское кладбище.) Такой же ров москвичи заканчивали копать справа от железной дороги и Ленинградского шоссе. Слева и справа от Ленинградского шоссе были установлены три ряда противотанковых «ежей».
Теперь как раз на месте моего окопа, в 23-х километрах от центра Москвы, стоит сооруженный в конце 70-х годов большой памятник в виде трех гигантских железобетонных противотанковых «ежей» и гранитного постамента, на котором выгравировано: «Защитникам Москвы».
В тот период на нашем участке фронта немцы сосредотачивали силы, готовясь к решающему удару для захвата Москвы. Предвидя их стремительные танковые марши, наше командование доставило на грузовой автомашине партию бутылок с зажигательной смесью: ими мы должны были задержать продвижение танков. Всем пришлось срочно осваивать этот новый для нас вид оружия. Бойцам приказали открывать огонь из винтовок по немецким самолетам-штурмовикам и истребителям, если они полетят на доступной для пуль высоте. В нашу задачу входило также оказание помощи водителям, чьи автомашины застревали на дорогах и даже на Ленинградском шоссе, на котором повсеместно образовались глубокие выбоины вследствие резкого увеличения интенсивности движения, попадания вражеских бомб и других причин.
Вражеская авиация не прекращала налеты на Москву. Сигналы воздушной тревоги, объявляемой в столице, были слышны и у нас. 27 октября мне с ребятами пришлось второй раз в жизни открывать огонь из винтовки по немецким самолетам и особенно много пострелять в следующие сутки, когда в Москве объявляли тревогу 4 раза днем и 2 раза ночью. 28 октября мы видели, как почти над нами загорелся летевший на небольшой высоте вражеский самолет. Он упал в нескольких километрах от нас и взорвался. Нашей радости не было предела. Но эта радость омрачилась тем, что в тот же день на Ленинградском шоссе мы увидели нескольких убитых и много раненных бойцов и гражданских лиц, пострадавших от бомб и пулеметного огня немецких штурмовиков и истребителей. При авианалётах было разбито несколько автомашин. Нам пришлось разгружать их, складывая грузы на землю, и сталкивать в кювет покалеченные автомобили.
На дороге между деревнями Новая Лужа и Новодмитровка мы вытаскивали застрявшие грузовики с боеприпасами и продуктами питания. Мы бросали под колеса машин доски и ветки деревьев, тратили очень много сил, толкая машины сзади.
В тот же день командование получило приказ срочно снять с позиций часть бойцов нашего подразделения – бывших студентов вузов и техникумов – и утром же отправить их на новые места службы, где требовалось знание технических дисциплин. Меня командировали в г. Горький. До отхода поезда оставалось около трех часов, и я с Мишей Волковым и Женей Майоновым решили пройтись по Москве.
На улице Горького нас особенно потрясло, что там были построены баррикады, установлены проволочные заграждения и противотанковые «ежи». На центральных улицах витринные окна были закрыты мешками с песком и землей.
…До наступления темноты наш поезд более часа простоял за станцией Петушки. Там на запасном пути стоял большой товарный эшелон, а на двух последних платформах, нагруженных станками, накрытыми брезентом, я неожиданно увидел Диму Кузнецова и Федю Гафурова – моих знакомых по учебе в МИСИ и по работе на Станкозаводе имени Орджоникидзе. Мы удивились и обрадовались нашей встрече. Они сказали, что почти весь завод эвакуируется куда-то на Урал, и им поручено сопровождать и охранять оборудование. Утром 30 октября где-то за Дзержинском наш поезд остановился рядом с составом, на котором эвакуировались студенты и сотрудники нашего института, и я сумел перекинуться несколькими словами с моими близкими друзьями – Колей Золотухиным, Ваней Митрофановым, Пашей Галкиным и другими ребятами и девчатами. Ребята рассказали, что им пришлось долго добираться пешком с тяжелыми вещами до места посадки, а теперь у них трудности с обеспечением продуктами. Мы расстались, пообещав переписываться.
Глава VI
30 октября 1941 года хмурым утром мы прибыли в город Горький (ныне Нижний Новгород). После обеда в военном городке принявшее нас начальство заявило, что пока еще не решено, в какую воинскую часть нас направят, и поэтому часа два мы можем погулять по городу.
На одной из улиц я и Женя Майонов зашли в небольшой продовольственный магазин. Его полки были заставлены бутылками «Советского шампанского». Женя сказал, что хорошо бы попробовать это вино. Но денег у нас явно не хватало. Тогда мне пришла идея: пойти в комиссионный магазин и «загнать» мое зимнее пальто и кепку. Всё равно вместо них выдадут солдатскую форму. За вещи мы получили только 30 рублей, ровно столько, сколько стоила бутылка шампанского, которую мы распили прямо в магазине через горлышко и даже не захмелели.
