Скоро мы добрались до юго-восточной окраины населенного пункта. Это было село Берека, расположенное почти у истоков реки того же названия. В селе еще дымились сгоревшие во время боя хаты. Мы видели трупы коров, овец, лошадей, убитых пулями и осколками. Чувствовался противный запах мертвечины, смешавшийся с запахом сгоревшего навоза.
Заезжать в село батарея не стала. Мы углубились в лес километра на два по узкой дороге с большими рытвинами и остановились на поляне, через которую протекала речка с чистой водой. После жуткого запаха мертвечины в освобожденном от немцев селе полным контрастом оказалось благоухание ландышей, росших в этом лесу в большом количестве.
Поскольку мы опять начали строить шалаши и землянки, можно было предположить, что наше пребывание здесь продлится не менее двух суток. И никто не мог объяснить мне причину такой медлительности. По вражеским самолетам, часто пролетавшим над лесом, было приказано огня не открывать, чтобы не выдать этим расположение батареи. Кроме того, всех предупредили, что на северной окраине леса, простирающегося на расстояние не менее 4 км, могут находиться немецкие части, а по лесу – «шнырять» их разведчики.
Спал я в шалаше, подстелив под себя лапник. Меня опять мучил малярийный озноб, длившийся около часа. В это время ко мне приходил Вася Трещатов с просьбой сменить его на посту возле пушки. Но, увидев моё состояние, он вернулся на пост и отстоял за меня еще один час.
15 мая меня разыскали комиссар батареи Воробьев и парторг Агеев, напомнившие мне о необходимости выпустить очередной «Боевой листок», ставший, как оказалось, последним. Комиссар дал мне небольшую заметку об успешном наступлении наших частей с призывом к бойцам – выполнить любой ценой свой священный долг защитников Отечества.
Я немедленно принялся за дело, взобравшись на кузов грузовика, где использовал в качестве стола одну из скамеек. Я дополнил принесенную комиссаром заметку, написав, в частности, несколько добрых слов о погибшем вчера подносчике снарядов и о трех раненных бойцах.
Утром группа бойцов стала рыть необычно длинную и глубокую яму. После обеда к этой яме, распространяя запах разлагающихся тел, подъехали две грузовые автомашины с останками более 20 убитых бойцов и командиров, которых специальная команда подобрала на местах боев, прошедших за последние трое суток. Некоторые тела уже сильно вздулись и почернели. К ним присоединили и тело нашего убитого вчера подносчика снарядов. Всех захоронили в братской могиле. Тела уложили в яму без гробов и в той же одежде, в которой они были при жизни: кто в шинели, а кто лишь в гимнастерке и брюках. Некоторые сильно изуродованные трупы были завернуты в плащ-палатки. Несколько человек, находившихся поблизости с ямой, бросили в неё по горстке земли, и могильщики засыпали яму. На холмик положили несколько пилоток и фуражек погибших и установили на могиле полутораметровый столб из досок в виде усеченной пирамиды, на которой с каждой из сторон были написаны черной краской фамилии и инициалы захороненных. Над столбом закрепили пятиконечную красную звезду из фанеры. Комиссар и командир сказали полагающиеся при таком случае добрые слова о покойных, поклявшись отомстить за них врагу и «уничтожить фашизм в его логове». Десяток бойцов, выстроенных поблизости, дали вверх несколько залпов из винтовок, и на этом церемония похорон закончилась.
День и ночь 16 мая обошлись без чрезвычайных событий, все несли обычную службу. Утром снабженцы привезли для нашей батареи дополнительное количество ящиков со снарядами и патронами. Мы перенесли их с интендантских грузовых автомашин на свои грузовики. Наше командование было недовольно тем, что нам не доставили бронебойных снарядов и не привезли в достаточном количестве осколочных, способных поражать вражеские самолеты и танки. Снаряды были главным образом зажигательными и трассирующими.
В тот день для всей нашей 199-й отдельной танковой бригады и иных воинских частей, дислоцировавшихся вместе с нами, привезли средства, необходимые для ведения наступательных боев, в основном боеприпасы и горючее для танков, бензин для автомашин, продовольствие для всего личного состава войск, медикаменты и прочие вещи. Весь день бойцы разгружали привезенное. Но один из командиров отметил, что топлива для танков явно недостаточно, его хватит не более чем на пару дней. Своему товарищу он также пожаловался, что придется экономить снаряды.
День 17 мая оказался очень беспокойным. Нас разбудили очень рано и, не дав позавтракать, заставили немедленно сняться с места. Многие не успели даже свернуть шинели. Мы положили в карманы два-три кусочка сахара и пару сухарей, чтобы позавтракать на ходу. На машинах мы подъехали к железной дороге, связывающей, по-видимому, Харьков на севере и Лозовую на юге. Перед нами открылась уже знакомая картина: убитые пехотинцы в залитых кровью шинелях, трупы лошадей, так и оставшихся запряженными в разбитые повозки. По-видимому, и люди, и кони погибли вчера при нападении немецких штурмовиков. Оружия рядом с убитыми не было.
Переехав железную дорогу, колонна двинулась на запад по проселочной дороге к Ефремовке, селу, расположенному на реке Орель, впадающей в Днепр. (В настоящее время река Орель с притоками входит в систему канала «Днепр – Донбасс».) По состоянию дороги, по которой мы двигались, было видно, что совсем недавно по ней в очень большом количестве проехали танки. Через некоторое время стали слышны выстрелы танков, артиллерийских батарей, а потом – минометов и стрелкового оружия. Было понятно, что вот-вот появятся вражеские самолеты. И действительно, мы увидели более десятка немецких самолетов. Не дожидаясь команды лейтенанта Кирпичёва, мы быстро открыли по ним огонь. Но самолеты быстро улетели, нанеся немалые потери залегшей пехоте и автомашинам, направлявшимся на линию фронта. Где-то впереди они атаковали наши танки, но там самолеты были недосягаемы для снарядов наших орудий, и мы ничем не могли помочь танкистам и мотопехоте. Оставалось только возмущаться, что на небе тогда не оказалось ни одного советского истребителя.
К вечеру мы остановились в чистом поле, заехав в широкий овраг, получили с полевой кухни и обед, и ужин одновременно. Затем каждый сделал себе окопчик, который застелили остатками прошлогодней соломы, собранной с поля. Перед отходом ко сну многие бойцы скрутили по «козьей ножке» и покурили, прикрывая ладонью огонь от цигарки, чтобы его не смог увидеть неприятель. Хотя всполохи на небе и звуки выстрелов прекратились, раздавались очереди немецких автоматов и одиночная стрельба из винтовок с нашей стороны, и небо периодически освещали ракеты. В этот день мы оказались рядом с линией фронта – на расстоянии, наверное, не более трех километров. Недалеко от нас встали на ночь танки 199-й отдельной танковой бригады. В овраге, где мы устроились на ночлег, разместились полевые и переносные кухни. Повара ночью совсем не спали, готовя нам завтрак. Утром нас накормили горячей вермишелью с мясом, компотом и свежим черным хлебом, и мы рванули вперед. Кухню, обслуживавшую нашу батарею, командование оставило на месте, чтобы она приготовила и потом доставила нам обед.
Ещё до рассвета утром 18 мая наши танки с мотопехотой уже выехали на передовую и открыли огонь по позициям немцев. Они двигались, прикрывая своими корпусами мотопехотинцев, соскочивших с брони на землю, и бойцов основной пехоты, поднявшихся из окопов. Немцы отступали, обстреливая пехотинцев из автоматов, пулеметов и минометов, а танки – из противотанковых орудий. Разумеется, мы этого не видели, но хорошо себе представляли по рассказам товарищей, непосредственных участников тех боев.
