Из-за отсутствия спичек у нас возникла проблема с разведением костра. Тогда я предложил товарищам добыть огонь посредством холостого выстрела из ракетницы в какой-либо легко воспламеняющийся предмет. Старшина сказал, что в качестве такого предмета можно использовать длинный жгут, сделанной из сухой части снятой с комиссара старой марли, которую следовало обсыпать марганцовкой. Жгут будет гореть очень медленно, так что мы надолго обеспечим себя огнем. Мы сразу же приступили к осуществлению этого плана, подвесив жгут на дереве. Чтобы приглушить выстрел ракетницы, я пожертвовал своей пилоткой, которую в дальнейшем мне пришлось носить с дыркой.
Во время перекура я осторожно расспросил лейтенанта, как он и его товарищи попали в плен. Оказалось, что они, оставив позади Марьевку, недалеко от реки Северский Донец столкнулись с большой группой немецких танков и мощной противотанковой артиллерией противника. Состоялся бой, который они проиграли, так как наши танки из Великобритании значительно уступали немецким и, кроме того, у наших экипажей не было достаточного количества боеприпасов и горючего. Часть танкистов погибла или вынуждена была сдаться в плен, особенно раненые, а часть скрылась в данном лесу. Здесь они рано утром встретили батальонного комиссара, которого переодели в форму убитого рядового бойца.
Пока мы разговаривали, над лесом вдруг появилась тройка… наших истребителей-штурмовиков, которых так нам не хватало в предыдущие дни. Они сразу начали обстреливать лес, главным образом его юго-восточную опушку, где, по-видимому, обосновалась какая-то немецкая часть. Налёт длился около четверти часа, после чего всё стихло. Но его можно было ожидать снова. А мы было вознамерились разложить небольшой костер, чтобы вскипятить воду и сварить кашу. Пришлось отказаться от этой затеи, поскольку самолеты, появившись опять, могли заметить дым и направить на нас свой смертоносный огонь. Поэтому после налета наших самолетов я во второй раз отправился из леса на луг в поисках бинтов и других нужных вещей. На этот раз, чтобы не быть замеченным немцами, я двигался по лугу очень осторожно – полусогнувшись или на животе, т. е. по-пластунски. К счастью, мне очень быстро удалось найти в одном из мешков несколько пачек бинтов, иголку с черными нитками на ней, кисет с махоркой и сухари.
Старшина занялся изготовлением другого жгута из принесенных мною бинтов, а лейтенант, набрав из речки воды в кружку, развел в ней помазком мыльную пену и начал сбривать комиссару волосы опасной бритвой, имитируя стрижку ножницами или машинкой, чтобы комиссар как можно больше походил на рядового бойца. Я же решил заняться уничтожением расплодившихся на нижнем белье, свитере, гимнастерке и брюках вшей. Но выполнять эту работу при товарищах я посчитал неудобным и углубился в лес, выбрав укромное место на берегу речки. Я уничтожал паразитов в течение, наверное, получаса, если не больше, под укусы великого множества комаров и мошек. Затем я решил пройтись по узкой тропе среди деревьев, но через несколько шагов меня остановил окрик: «Эй, друг!» Он исходил от пожилого бойца, незаметно лежавшего в высокой траве на расстеленной шинели. Я подошел к нему, поздоровался и по акценту его ответного приветствия понял, что этот человек не русский, а татарин, и спросил его по-татарски: «Как живешь? Из какой местности?» Оказалось, что боец родом из села недалеко от Ульяновска, километрах в 50-ти от моей деревни. К обоюдной нашей радости выяснилось, что мы являемся земляками. Этот боец был тяжело ранен в ногу, пришел в лес рано утром после боя в сопровождении другого земляка – тоже татарина, который в этот момент ходит по лесу в поисках себе компании и чего-либо съестного. Оба татарина решили не сдаваться немцам, так как слышали, что они не берут в плен тяжело раненных, а расстреливают их. К тому же на родине власти будут преследовать семьи сдавшихся в плен военных. Поэтому оба друга намеревались попытаться вдвоем или вместе с другими окруженцами пробиться к своим войскам, перейдя Северский Донец.
В ответ на эти рассуждения я рассказал земляку, что утром видел, как очень много наших военнослужащих прошли мимо меня на сборный пункт, и при этом они несли на плащ-палатках тяжело раненных товарищей, которых ни один немецкий конвоир не трогал. Все они были перевязаны, некоторых везли на телеге. Значит, немцы не расстреливают тяжело раненных. А что касается преследования членов семьи на родине, то жены и тем более детей у меня нет.
К сказанному еще добавил, что с тяжелой раной земляку никуда не деться: ему не удастся прорваться к своим войскам и так или иначе придется сдаться в плен. Но если земляки всё же намерены выйти из окружения, то я хочу к ним присоединиться. Поэтому прошу подождать меня – скоро я вернусь сюда же со своими вещами. Земляк обещал ждать.
Вернувшись к товарищам, я рассказал им о встрече и о намерении моих земляков пробиться к своим. За кратким ужином пошел разговор о том, что же нам делать дальше. Комиссар предложил отправиться ночью к тому самому месту, где стоят наши разбитые танки и где, вероятно, уже нет немцев. Оттуда можно попытаться двинуться к правому берегу реки Северский Донец. Если же попытка не удастся, то придется сдаться в плен. Мне комиссар предложил присоединиться к своим землякам. Им будет легче со мной, поскольку раненый нуждается в помощи. Лейтенант и старшина поддержали комиссара.
Наконец, мы попрощались, пожелав друг другу удачи. Но, к моему большому огорчению, на прежнем месте я земляков не застал. Из-за этого решил идти один на юго-восток, ориентируясь ночью по Полярной звезде. Приблизившись к краю леса, я вдруг почувствовал очень вкусные запахи горячего супа и какао и еще чего-то приятного. Это означало, что за лесом находятся немцы.
Как раз на этом месте, куда я вышел, оказался полусухой ров, густо заросший ивняком и высокой, почти в человеческий рост, травой. В нем было много валежника, посредине находилось русло засохшего ручейка. Я решил пройти напрямик через ров. И вдруг среди всех приятных запахов, распространявшихся вокруг, мой нос уловил характерную вонь человеческого кала, и я увидел сидевшего с голым задом над вырытым отхожим рвом… немецкого солдата в темновато-голубой форме пехотинца.
Я инстинктивно резко повернул назад, но споткнулся о сучья, которые сильно затрещали, и свалился в ров. Немцы услышали треск. Раздался крик: «Wer kommt? Halt!» (Кто идет? Стой!) Не получив ответа, они принялись стрелять в мою сторону длинными очередями по скрывавшим меня зарослям.
Я понял, что убежать мне не удастся и что я буду вот-вот застрелен, если срочно не сдамся в плен. Как только стрельба на миг прекратилась, я истошно закричал: «Nicht schiessen, bitte nicht schiessen, ich komme, ich komme!» (Не стрелять, пожалуйста, не стрелять, я иду, я иду!) Я быстро схватил длинный сучок, привязал к нему свой белый носовой платок и, продолжая лежать в зарослях, как можно выше поднял этот флажок над собой. Поскольку выстрелы больше не последовали, я осторожно встал на ноги и пошел, повторяя ту же фразу «Не стреляйте, пожалуйста, не стреляйте!»
Меня встретили трое немецких солдат с автоматами и сразу же задали вопрос: «Sprichst Deutsch?» (Говоришь по-немецки?) Я ответил: «Sehr wenig» (Очень мало). Последовал другой вопрос: «Viel Kameraden im Wald?» (Много товарищей в лесу?) «Nein, nein» (Нет, нет), – соврал я. «Aber wo hast du denn dein Gewehr?» (Но где же твоя винтовка?) Я не понял этот вопрос и дважды пожал плечами. Тогда немцы продемонстрировали мне знаками и звуками «пах, пах», что меня спрашивают о винтовке. Я ответил: «Nicht Gewehr» (Нет винтовки). Потом солдаты сказали: «Jetzt gehe vorne» (Теперь иди впереди).
