…Тот день еще запомнился мне тем, что от Ганса я получил местную газету небольшого формата, на последней странице которой были напечатаны в черных рамках с маленьким крестиком извещения о гибели солдат на фронте, в основном германо-советском. В дальнейшем подобные извещения я видел очень много во всех других газетах, и в самых разных местах страны.
На первой странице упомянутой газеты были приведены краткие сообщения о положении на всех фронтах войны, и особенно на восточном. Сообщалось, что немецкие части почти полностью овладели Сталинградом и вышли на берег Волги. Более подробные и свежие сообщения я увидел чуть позже в ежедневной общегерманской газете большого формата «Volkischer Beobachter» («Народный наблюдатель»), являвшейся главным органом Национал-социалистической немецкой рабочей партии, т. е. нацистской или фашистской партии, как ее называли в СССР. Девизом газеты были слова «Свобода и хлеб», помещенные на первой странице, а эмблемой – свастика в когтях орла с клювом, повернутым вправо, т. е. на Восток.
На первой странице была напечатана подробная оперативная сводка, начинавшаяся, как обычно, словами «Верховное командование вооруженных сил извещает» и содержавшая упоминание о том, что «большевики понесли чрезвычайно высокие кровавые потери».
Центральная газета утверждала, что Сталинград теперь немецкий город и что скоро Германия одержит в войне полную победу.
В связи с этим у меня и у большинства моих товарищей не оставалось никакой другой цели, как просто выжить в плену.
Обе немецкие газеты, особенно местную, мне удавалось просматривать очень часто, кроме воскресенья и субботы, что помогало мне в совершенствовании немецкого языка. К сожалению, в мастерской, как и в других зданиях, где находились военнопленные, не было радио, что давало бы возможность овладевать произношением немецких слов. Радиоприемники для населения были вообще запрещены.
Однажды в бараке мы обнаружили кипы газет на русском языке «Клич» и «За Родину», предназначенных для советских военнопленных и гражданского населения. Когда мы содержались в предварительном и карантинном блоках, нам эти газеты почему-то не давали. Экземпляры газет были за вторую половину сентября и за первую половину октября 1942 года. Все обитатели барака быстро расхватали эти выпуски, но не столько для чтения, сколько для курения махорки, посещении туалета и для подстилки на голые доски нар. Конечно, газеты всеми были прочитаны, так как в бараке ничего другого для чтения не было.
После всего прочитанного мне спалось очень плохо – мучила мысль: если останусь живым и вернусь из плена в родную деревню, когда хозяевами в стране будут немцы, что же я буду делать? Инженером, разумеется, мне не стать. В лучшем случае придется определиться крестьянином-единоличником, если немцы дадут землю.
В ту же ночь приснилась одноклассница по средней школе на родине Люся Кузнецова, в которую я в десятом классе был влюблен. К сожалению, Люся снилась редко, но когда это случалось, меня ожидало что-то хорошее. Так и произошло и в этот раз.
Давыдов и дядя Вася пригласили меня в их барак и, едва я сел на предложенном стуле, они сразу задали мне вопрос: «А знаешь ли ты, Юр, какой завтра день?» Я вспомнил: «Завтра же – День Октябрьской революции!» «А раз так, – сказали они дальше, – надо отметить этот день, независимо от того, сохранится ли в дальнейшем Советская власть». Дядя Вася вытащил из вещевого мешка пузырек с какой-то прозрачной жидкостью, которая оказалось спиртом-денатуратом, выдаваемым в Германии вместо керосина многодетным семьям для приготовления пищи на примусах. Давыдов разделил на три части большую плитку шоколада, которым его угостили заказчики.
Далее дядя Вася налил в эмалированные кружки примерно на четверть денатурат, заявив: «Немцы его не пьют, а если бы увидели, что мы пьем, то пришли бы в ужас. Но я с Давыдовым уже несколько раз его пробовал – пить можно, но в очень малом количестве». Я не смог отказаться и проглотил сильно обжигавшее содержимое кружки и быстро повеселел. За дружеской беседой я узнал, что Давыдов и дядя Вася воевали в московском народном ополчении и попали в плен в начале октября 1941 года под Вязьмой, когда в окружении оказались наши части.
Вернувшись в барак, я съел с остывшим чаем всю пайку хлеба с маргарином и, взяв с собой сигарету, отправился к повару, надеясь, что он и сегодня даст мне что-либо из еды. Однако повар оказался некурящим и отдал мою сигарету своему соседу по нарам, а мне порекомендовал бросить курить. А дальше шёпотом поинтересовался, не забыл ли я, что завтра на нашей родине большой праздник и, получив утвердительный ответ, вручил мне свои полпайки хлеба и маргарина, чтобы его отметить.
Наступило 7 ноября – день 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, но никто в лагере об этой дате не обмолвился ни словом. Короткий субботний рабочий день 7 ноября прошел спокойно. После обеда я решил прогуляться по территории. У крайнего барака, где помещался отдел регистрации, стояли несколько пленных, похожих на кавказцев, а в помещении я увидел очереди к регистрационным столам. В хвосте одной из них мелькнуло знакомое лицо – Арам Бабаян. Мы обрадовались друг другу, но Арам с огорчением рассказал, что из бараков всех армян пригнали на дополнительную регистрацию. Он слышал, что немцы якобы формируют какую-то особую армянскую команду. Однако армяне не хотят брать Арама в свою компанию, так как он не похож на армянина и не знает армянского языка. Скоро у Бабаяна подошла очередь к регистрационному столу, и мы с ним расстались до случайной встречи в Москве в сентябре 1947 года.
Глава V
8 ноября было выходным днем. Работали из нашего барака лишь повара на пищеблоке и два уборщика. Я, как и вчера после обеда, снова прогулялся по территории блока, на этот раз с Михаилом Бровко. Погода выдалась не холодной, сухой и ясной. И мы хорошо видели находившие не очень далеко от нашего лагеря типичные немецкие дома и другие постройки с высокими красными крышами из черепицы. Заглядывались на людей, копошащихся у домов и работающих на поле, на женщин и детей, едущих по дороге на велосипедах. И так хотелось вырваться на волю, побыть на свободе… После обеда я надумал полежать, но это не удалось: в барак неожиданно пригнали около 50 пленных из соседних бараков, из-за чего стало очень тесно. Многим пришедшим пришлось стоять в проходах между нарами. Вслед появились немецкий офицер в звании капитана, пожилой мужчина в гражданской одежде и молодой человек в немецком офицерском пехотном обмундировании, но с «русскими» знаками различия. За ними вошли старший полицай, как всегда, с нагайкой, и средних лет военнопленный. Все они уселись на стульях и скамейках, после чего старший по бараку предоставил слово пришедшему военнопленному. Он оказался руководителем группы агитаторов. Этот руководитель объявил негромким голосом об открытии собрания военнопленных блока IV, и представил собравшимся пришедших «высоких» лиц из Особой команды. В начале своей речи он сказал, что вчерашний день на нашей многострадальной Родине считался великим праздником Октябрьской революции. Она должна была, по замыслу её организаторов – Ленина и Троцкого, – принести народу мир, социализм, свободу и жизнь в достатке. Земля должна была принадлежать крестьянам, а заводы и фабрики – рабочим. Далее оратор отметил, что всего этого не случилось. Сталин повёл страну совсем не так, как предполагал Ленин. Сталин выгнал из страны и уничтожил Троцкого, установил в государстве жестокий диктаторский режим, расстрелял почти всех соратников Ленина, отнял у крестьян полученную ими после революции землю, загнав их в колхозы и совхозы, довел до голодной смерти население в Поволжье и на Украине, вернул крепостное право. Он первым начал войну с Германией, из-за чего и мы, собравшиеся здесь, мучаемся в плену, а наши товарищи на фронтах гибнут массами и истекают кровью. В тылу терпит великие муки гражданское население. Необходимо избавить Родину от Сталина и его приспешников. И это мы можем сделать лишь с помощью Германских вооруженных сил, которые уже близки к победе. После победы мы договоримся с руководством Германии о дальнейшем устройстве нашего государства, следуя принципам, которых придерживался Ленин. Поэтому в данное время нашей первоочередной задачей является всяческая поддержка усилий Германии в борьбе с ненавистным всему народу сталинским режимом. Для этого желательно, чтобы мы вступили в создаваемую генералом А. А. Власовым Русскую освободительную армию (РОА), либо в национальные или немецкие подразделения. Всех желающих сделать это оратор пригласил заходить к нему для записи по рабочим дням. Многих слушателей, включая и меня, будущее нашей страны, которое можно было представить себе из выслушанной речи, вполне устраивало, и за это вроде стоило бороться с оружием в руках. Позже мой знакомый повар сказал, что подобного рода речами Особая команда лагеря обманывает военнопленных, чтобы легче было вербовать их в антисоветские войсковые формирования. И, между прочим, несколько пленных в лагере, то ли поддавшись этой агитации, то ли по своему убеждению или из-за невозможности выносить голод и другие мучения в плену, подали тайком от своих товарищей заявление о зачислении их в РОА. После этого их скоро уводили и незаметно для других пленных увозили из лагеря.
