Далее оратор предоставил слово курсанту из школы пропагандистов. Тот заявил, что в подтверждение рассказанному предыдущим оратором прочтёт «Открытое письмо Сталину» от видного большевика Ф. Ф. Раскольникова, опубликованное во многих газетах мира. Раскольников был одним из близких соратников Ленина, создателем Красной Волжской флотилии в Гражданскую войну, а позже – одним из организаторов всего Советского военно-морского флота. Потом он стал дипломатом и служил послом Советского Союза в Болгарии. В 1937 году Сталин потребовал от Раскольникова возвратиться в Москву. В это время были расстреляны многие видные военачальники, и Раскольников понимал, какая участь ожидает его по возвращении. Он отказался приехать и позже написал «Открытое письмо Сталину» с перечислением всех его антинародных и антисоциалистических действий.
Приятным голосом и с артистическими приёмами офицер зачитал это письмо. И все слушали его с огромнейшим вниманием. Офицер сообщил также, что Раскольникову пришлось эмигрировать с семьей во Францию, но в сентябре 1939 года он при странных обстоятельствах закончил свой жизненный путь.
Далее решил блеснуть знанием русского языка сам зондерфюрер лагеря, выступивший с кратким сообщением о положении на фронтах. Коверкая русские слова, он сказал, что «доблестные германские войска стоят на берегу Волги в Сталинграде и бьют большевиков и жидов-комиссаров на всех фронтах. Сталина ждет скорый конец. У большевиков не осталось людских резервов, но они безжалостно бросают остатки бедных русских солдат в атаки – на верную смерть, подгоняя сзади комиссарами».
«Собрание» на этом закончилось, и начальство ушло. Ушли также пленные из других бараков. Но пришедшие из соседнего барака портные дядя Вася и Давыдов рассказали, что произошло у них рано утром 7 ноября. Оказалось, что в их бараке среди военнопленных медиков находится известный советский писатель, Степан Павлович Злобин, написавший в начале 30-х годов роман «Салават Юлаев», который я с удовольствием прочёл в школьные годы. После войны С. П. Злобин на основе собственного опыта пребывания в немецком плену рассказал в романе «Прпавшие без вести» о том, как советские военнопленные мужественно вели себя в лагере.
Так вот, этот писатель 7 ноября перед утренней поверкой громко поздравил всех с Великим праздником Октября и выразил твердую уверенность, что наша Родина обязательно победит в этой войне. Он призвал пленных делать всё, что в наших силах, чтобы способствовать победе.
Я попросил друзей свести меня в их барак, чтобы взглянуть на писателя. Они согласились. Писатель, худой и одетый, как и другие обычные военнопленные, сидел за столом, ожидая ужина, и разговаривал с одним из медиков. На вид ему было лет 40. Он выглядел типично русским человеком – среднего роста, шатен, курносый. Через два дня его отправили в лагерный филиал № 304 в Цайтхайне. Замечу, что в романе С. П. Злобина описано очень много из того, что испытал и я в плену.
Однажды вечером в наш барак вместе с охапкой газеты «За родину» нам принесли махорку и раздали ее по пачке даже некурящим, которые обычно её обменивали на что-либо съестное. Среди тех, кто нам принес эти дары, оказался симпатичный офицер, от которого пахло духами. Он сидел за столом очень близко от моих нар. Воспользовавшись этим, я вступил с ним в разговор. Я узнал, что он тоже бывший московский студент, попал в плен в начале октября 1941 года в окружении под Вязьмой. Совсем недавно он окончил курсы пропагандистов где-то под Берлином. Теперь ждет в нашем лагере назначения на соответствующую должность в одном из формирований РОА генерала Власова. Живется ему неплохо, всегда сыт, отлично одет, иногда выпивает и «ходит к девочкам», а главное – «живет только сегодняшним днем». Уходя, он угостил меня сигаретой и пригласил захаживать к нему в тот барак, где он работает в составе Особой команды. Но поселился он на частной квартире в Мюльберге.
Пока я общался с офицером, за этим наблюдал мой знакомый повар, и, как только я остался один, повар сделал мне замечание – почему я разговаривал с «этой сволочью, рядом с которой и стоять не следует». Пришлось кое-как оправдываться и отбросить возникшую было мысль о поступлении на пропагандистские курсы и о записи в РОА.
В субботу, 21 ноября, я, как всегда голодный, прогуливался по территории лагеря. Проходя мимо карцера, я неожиданно услышал просьбу: «Друг, дай закурить!» Я тут же остановился и вынул из кармана кисет с махоркой. Щепотку табака с обрывком бумаги я сунул в щель окна. Задымив цигаркой, узник предложил мне обмен: «Я отдаю тебе пайку хлеба, а ты за неё – махорку на 10 цигарок, коробку спичек и порцию маргарина».
Я сразу сообразил, что такой обмен для меня очень выгоден – ведь крошечный кусок маргарина ничто перед хлебом по калорийности. А без десятка щепоток махорки и неполной коробки спичек я вполне могу обойтись. После раздачи ужина, не став ничего есть, я помчался с порцией маргарина и горстью махорки к окну карцера. Узник ждал меня перед окном. Обмен состоялся без всяких слов. С радостью развернул я упаковку и обнаружил, что в ней не хлеб, а… угольный брикет. И у меня не осталось ничего другого, как мысленно поблагодарить за преподанный мне урок.
Однажды вечером я увидел, что Марат возвратился из умывальника, держа в руке котелок с водой и двумя большими картофелинами. Он поставил котелок в очаг, а после вечерней поверки, не очистив кожуру, съел одну из картофелин. И тут я не выдержал и спросил у друга, где же он достал картофелины. Вместо ответа Марат тихо предложил мне пойти с ним в «поход» завтра после окончания рабочего дня.
На следующий день после обеда Марат повел меня в сторону пищеблока. Около пищеблока стояли длинная фура и с десяток пленных вместе полицаем. Марат подошел к полицаю, о чем-то поговорил с ним и потом объяснил мне: «Я упросил полицая взять тебя в эту компанию. Придется помучиться, но зато всем разрешат взять по паре картофелин».
Привратник открыл ворота, и, сопровождаемые конвоирами, мы потащили фуру по дороге к заснеженному полю и остановились у одного из ближайших буртов, где хранились предварительно хорошо высушенные клубни картофеля. Сверху ров был покрыт соломой и слоями земли. По всей его длине через каждые 3–5 метров были установлены вытяжки. Такой простой способ хранения овощей непосредственно на поле в Германии применяли очень широко, так как зима там обычно бывает не такая суровая, как у нас.
Сменяя друг друга, мы раскидали лопатами и вилами слои снега, земли и соломы, после чего нагрузили картофель на фуру. Потом бурт снова привели в порядок. Работа длилась около получаса. Затем под строгом контролем каждый взял по две картофелины. И мы потащили фуру в лагерь, периодически останавливаясь, чтобы передохнуть.
По ходу движения многие быстро и незаметно для конвоиров взяли из фуры еще по две-три картофелины. У меня тоже появилось желание прихватить еще пару картофелин, но я это сделал неловко, так что один из конвоиров сразу это увидел и, громко выругавшись, толкнул меня прикладом винтовки в спину и сильно ударил кулаком в лицо. Я свалился на землю, а конвоир извлёк из моих карманов все клубни и закинул их в фуру. Мне было не столько больно, сколько обидно за свою нерасторопность.
