Уже упоминавшийся руководитель лагерной группы агитаторов прочитал «Обращение» вслух, давая собственные комментарии. Целями комитета были объявлены: свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма; заключение почетного мира с Германией и создание в содружестве с Германией и другими народами Европы «новой России без большевиков и капиталистов». Красноармейцев и всех русских людей призывали к переходу на сторону «действующей в союзе с Германией Русской освободительной армии (РОА)». Замечу, что в Германии я почти ни разу не видел публикации, где бы содержалась критика в адрес В. И. Ленина. Чаще всего о нем вообще ничего не писали. Критиковали и проклинали в основном И. В. Сталина.
Собрание закончилось призывом к военнопленным поддержать «Обращение» и записаться в РОА.
Между тем в немецких газетах я почти ежедневно читал очень тревожные для немцев сводки с театров военных действий. Особенно бросались в глаза сообщения, что «крупные германские войсковые формирования во главе с генерал-лейтенантом Ф. Паулюсом, окруженные Красной армией в районе Сталинграда, в условиях жесточайшего холода, недостатка боеприпасов, топлива и продовольствия мужественно отбивают беспрерывные атаки противника, совершенно не считающегося со своими огромными потерями». Отмечалось, что противник имеет большое численное преимущество в живой силе и артиллерии, а также в танках.
В нашей мастерской и вообще в лагере немцы пришли от этих сообщений в уныние. Мой собеседник и покровитель Ганс тайком от своего начальства расспрашивал меня, какого я мнения об исходе этой войны. Я ответил, что пока не могу сказать ничего определенного.
В оперативных сводках отмечалось усиление налетов англо-американской авиации на города и промышленные объекты Германии, сообщалось о больших жертвах среди населения. А газеты, выходившие в Германии на русском языке, почти не давали об этом сообщений, вероятно, опасаясь, что соотечественники не станут откликаться на призывы о вступлении в ряды РОА.
Вскоре по вечерам в бараки стали заходить фельдфебель из Особой команды, агитатор и писарь из отдела регистрации. Эти люди по заранее заготовленному списку вызывали к себе на беседу бывших артиллеристов 30–35 лет. Особенно их интересовали зенитчики. Их собирались направлять в качестве вспомогательного персонала на огневые зенитные точки на военные и особо важные промышленные объекты Германии, Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии, Франции, Чехии и других оккупированных немцами стран. Всем обещали пищевое и другое довольствие, как и немецким военнослужащим.
Вызвали и меня. Увидев, что в данных обо мне не значится, каким конкретно артиллеристом я был, меня спросили об этом. Сообразив, что сейчас эти люди вербуют пленных на военную службу в Германских войсках противовоздушной обороны, я соврал, что находился в противотанковой артиллерии в составе танковой бригады, номер которой указан в моём личном деле. Приняв во внимание мой ответ и то, что я очень худ и слабосилен, меня отпустили «с миром». А некоторых артиллеристов – не зенитчиков, но имевших солидную комплекцию, рослых и физически сильных, включили в список «изъявивших желание добровольно служить в германской зенитной артиллерии в качестве вспомогательной рабочей силы» (в частности, подносчиков снарядов). В нашем бараке таких «желающих» оказалось пятеро, и их скоро отправили в Норвегию, где почти все они сложили головы.
В последние дни января во всех немецких газетах оперативные сводки были посвящены в основном Сталинградскому фронту, куда на помощь окруженным войскам якобы спешат на выручку с запада и юга другие германские части. А потом появились сообщения, что «фельдмаршал Паулюс вместе со своими высшими офицерами героически погиб» в Сталинграде. Вскользь написали еще, что имеется более сотни тысяч павших, и что несколько тысяч немецких воинов оказались в советском плену. 6 февраля по всей стране объявили траур по погибшим. В церквах прошли богослужения.
После этих вестей и событий многие из пленных стали сразу задумываться о том, как же помочь Родине, находясь в плену. И что же конкретно можно было сделать? Не работать? Но наша работа не была направлена против Родины. Бежать же из лагеря практически было невозможно, а причинять вред чему-либо внутри лагеря не имело смысла – это означало вредить самому себе. Оставалось лишь разоблачать лагерных агитаторов и отговаривать пленных записываться во власовскую РОА и немецкие воинские подразделения.
Немецкие хозяева и военнослужащие в мастерской были потрясены сообщениями о разгроме войск под Сталинградом. Покровительствовавший мне ефрейтор Ганс заявил, что теперь ему стало совершенно ясно, что Германия непременно проиграет войну и что «скоро придут сюда русские и будут всем немцам мстить». Он не знает, как ему и его семье подготовиться к этому. Я попытался успокоить его, сказав, что «таких бедных работяг, как он, русские солдаты – тоже в основном рабочие и крестьяне – и их партийный авангард не дадут в обиду. Всё будет нормально».
Для советских военнопленных следствием катастрофы немецких войск под Сталинградом стало то, что власти Германии запретили избивать пленных, причем на нарушителя этого запрета можно было жаловаться, и он мог быть (теоретически) строго наказан. Однако избивали нередко и после запрета. Тогда же отменили специальные «деньги» для военнопленных и распорядились оплачивать их работу настоящими немецкими деньгами, а также несколько улучшили питание.
Дела в мастерской пошли вяло. Работы для портных было очень мало, перестали поступать внешние заказы. Однажды дядя Вася заявил мне: «Юр, ты у нас всё-таки не простой пленный, а переводчик – авторитетное лицо и среди нас, и среди немцев. К тому же москвич. А ходишь ты в затрапезном виде. Так нельзя. Я тебе сошью брюки из французских шинелей. Всё равно мне нечего делать».
С помощью Ганса и кладовщика дядя Вася подобрал на складе необходимый материал. Он заявил, что будет шить брюки клёш, т. е. как у моряков, с шириной внизу около 25 см. Во-первых, это красиво, а во-вторых, в этих брюках можно будет незаметно приносить с работы что-либо из съестного. Для этого надо на концы штанин натянуть носки или портянки и даже завязать их, а украденное, например, картофелины, зерно, сигары и прочее опускать сверху. Чем больше ширина штанины, тем больше в неё войдет «груза», но, конечно, он не должен мешать нормальной ходьбе.
Уже к концу следующего рабочего дня дядя Вася сдал мне своё «произведение искусства», а мои старые брюки закинули в кладовую как тряпьё. «Теперь, – сказал дядя Вася, – очередь за новым мундиром. Как только наберу нужный материал, приступлю к работе». Но, к сожалению, он не успел сшить этот мундир.
После поражения немцев под Сталинградом мы поняли, что следует скорее уходить из лагеря в рабочие команды, поскольку только находясь в них, можно нанести существенный урон Германии, не выполняя или саботируя работы, имеющие отношение к войне (например, погрузку боеприпасов в вагоны). Можно работать медленно или только создавать видимость работы. К тому же из рабочих команд легче убежать и попытаться пробраться к своим войскам. Я вспомнил, что немецкий шеф мастерской, принимая меня на работу, обещал не задерживать меня, если я захочу уйти из мастерской. Повар сказал мне, что слишком «увяз» в лагере и не может его покинуть, но, оставаясь в нем, будет стараться обеспечивать военнопленным лучшее питание.
