К перечисленным товарищам хочется еще добавить жителя Архангельска Ивана Андреевича Уварова по прозвищу Малютка, работавшего на кухне и в столовой для немецких военнослужащих. Он был хорош собой, немного говорил по-немецки и очень нравился немецким поварихам, официанткам и другим немкам. Однажды Иван принес нам попробовать деликатесный суп, приготовленный немецкими поварами для своих офицеров, сваренный из… пльзенского пива с добавлением небольшого количества муки и ягод необычной, черной бузины. Но этот немного пенистый сладковато-горький суп вовсе мне не понравился.
К нам в лагерную столовую во главе с хозяином огородов приходили пять русских женщин. Их привезли из Курской области. Старшую, лет 30, и младшую, лет 16, звали Анями, точнее – Аня большая и Аня маленькая, а еще одну – лет 17 с симпатичным личиком – Зиной. Четвертой, очень скромной и с болезненным лицом, была Лида, лет 25-ти. Пятая – Надя, тоже лет 25-ти, обладала статной фигурой и вызывающей походкой. Увидев её, даже наш пожилой и толстый фельдфебель Хебештрайт, а тем более, его более молодые подчиненные и иные немецкие военнослужащие, начинали цокать языком и потирать ладони. Многие завидовали хозяину огородов, думая, что он обладает этой женщиной, которой пленные дали прозвище Зверь-баба. Он резко менялся в лице и раздражался, когда при нем кто-то из пленных начинал разговаривать с подчиненными ему девушками.
После рабочего дня и по воскресеньям все девушки распоряжались своим временем свободно. Охраны у них, в отличие от нас, военнопленных, не было. За работу они регулярно получали зарплату немецкими марками, которые тратили главным образом на одежду.
Март подошел к концу, погода становилась всё теплее и теплее. Благодаря тому, что для меня условия жизни стали значительно лучше, чем раньше в Шталаге IV B, нормы питания были несколько больше, я начал понемногу набираться сил и поправляться, приобретая внешность нормального человека. Иногда мне удавалось получить поесть что-то дополнительно – от повара Миши, от Никиты Рыжего, от сорба Николая и от пленных, находившихся на «выгодной» работе. Кроме того, в соответствии со своей «должностью» я пока не привлекался к тяжелым физическим работам. К весне оживились и мои соседи. Полицаю приглянулась 17-летняя Зина, о чем он дал ей знать в длинном, красиво изложенном письме, которое предварительно показал мне. Но так как Федя и Зина не могли часто разговаривать друг с другом и сблизиться из-за постоянной опеки над девушками их хозяина, то Федя стал писать Зине длинные письма каждый день. Но Зина отвечала ему редкими и короткими записками, так как была малообразованной и к тому же в любовных «делах» не имела никакого опыта. Однако скоро Федю отправили в другую рабочую команду. Накануне отъезда он сказал мне, что хозяин огородов, узнав об этой переписке, пожаловался фельдфебелю. Так что, возможно, Федю отослали «от греха подальше».
…По-прежнему моей основной обязанностью в лагере было провожать с санитаром заболевших к врачу и помогать ему в разговорах с пациентами. Но однажды пациентом оказалась… Лида, которую привел в медсанчасть ее хозяин по работе. С моей помощью врач выслушал жалобы пациентки и начал задавать ей вопросы интимного характера. Лиде было очень неудобно отвечать на них в моем присутствии. Я тоже чувствовал себя неловко. Но ужасное для Лиды и для меня произошло тогда, когда девушку заставили почти полностью раздеться и стали осматривать её органы. Я инстинктивно закрыл глаза ладонью. Оказалось, что с этим у Лиды всё в порядке. Ей предписали соответствующее лечение и выдали лекарство.
Другой неприятный случай, связанный с медициной и, главное, с общечеловеческими принципами, произошел у меня через несколько дней. У одного из пленных оказалось сложное заболевание, и врач после его осмотра заявил, что не имеет возможности лечить этого пациента у себя. Я уговорил врача направить больного в госпиталь для военнопленных, который находился в деревне Шморкау под маленьким городом Кёнигсбрюк недалеко от Каменца.
И на следующий же день фельдфебель Хебештрайт распорядился отправить того больного в сопровождении конвоира в госпиталь. Однако конвоир заметил, что у больного два вещевых мешка, в которых гремели какие-то металлические предметы. Поэтому конвоир заставил раскрыть эти мешки и показать их содержимое. Оказалось, что в мешках находятся… шесть алюминиевых солдатских котелков, несколько кружек и с десяток ложек. Когда я спросил, зачем же ему такое количество приборов, он ответил, что они ему пригодятся для обмена на хлеб и курево. Тогда я предложил отдать хотя бы три котелка товарищам, которые за неимением котелка вынуждены есть суп из армейской каски. Но он не отдал ни одного котелка.
…Но на этом данная история не закончилась. Когда я сам попал в тот же госпиталь, о чем речь будет потом, этот тип всё еще находился там. Увидев меня, он стал рассказывать, что я изверг и прислужник немцев, и что будто бы я хотел отнять у него и присвоить себе котелки, но конвоир не дал это сделать. Но в лазарете в это время оказалось несколько человек из нашей рабочей команды, включая М. И. Снопкова, которые знали меня как человека порядочного, а этого типа, по их словам, как «самую настоящую сволочь».
…Март закончился. В один из первых дней апреля перед началом обеда, когда все обитатели нашей комнаты собрались вместе, к нам вошли унтер-офицер Петцольд и незнакомый молодой фельдфебель. Поздоровавшись словом «Mahlzeit» обеденного приветствия, Петцольд прежде всего представил нас этому фельдфебелю – каждого по имени и по выполняемым обязанностям. Оказалось, что Петцольда переводят на работу в другой лагерь советских военнопленных, расположенный в деревне Виза чуть восточнее Каменца. Я поблагодарил его от имени товарищей и себя лично и пожелал ему счастья на новом месте. Фамилия нового фельдфебеля была Томшке.
Его очень заинтересовал пожилой пленный Гудзь, лицо которого немцу показалось очень похожим на лицо И. В. Сталина, особенно из-за прямого носа и пышных усов. Он громко воскликнул: «Это же настоящий Иосиф Сталин!» До войны Гудзь, обладавший такой колоритной внешностью, был председателем колхоза на Украине. Однако, поделившись со мной и Сашей этим мнением о Гудзе, поговорить с этим человеком фельдфебель не пожелал. В дальнейшем он стал называть Гудзя Шталиным, так как у немцев первая буква «С», стоящая перед буквой «T», произносится как «Ш». Этому последовали и другие охранники лагеря.
Томшке начал заниматься утренними поверками пленных и распределением их по рабочим местам, а фельдфебель Хебештрайт совсем устранился от этих дел и явно пренебрежительно относился к своему новому коллеге, который вел себя довольно странно. Так, почти каждое утро Томшке присоединялся к уборщикам во главе с Никитой Рыжим и сам мыл из шланга пол. Это стало его любимым занятием. Кроме того, Томшке абсолютно безразлично относился к внешнему виду пленных и совсем не интересовался их работой и нуждами.
Как-то утром, выполнив свои обязанности, я стоял у гаража, греясь на солнышке. И вдруг, оглядываясь вокруг, ко мне робко подошел молоденький и очень красивый курсант авиационной школы. Деликатно поздоровался и представился Гансом-Иоахимом Леманом. Он попросил разрешения поговорить со мной за углом гаража, чтобы нас никто не увидел. Оказалось, он знает, что я – бывший студент, а он тоже был призван в армию из вуза. Поэтому он решил, что мы можем поговорить друг с другом открыто.
