Скоро он станет настоящим пилотом, и его могут послать бомбить русские города и другие объекты. Он считает, что немцы не выиграют войну, и не желает зря сложить на ней свою голову. Что же ему делать? Идеально было бы посадить бомбардировщик на ближайшем русском аэродроме, но это не дадут сделать члены своего же экипажа и другие немецкие самолеты. Может быть, выброситься с парашютом на русскую землю и сдаться в плен? Его вопрос сильно озадачил меня: не является ли это провокацией? Но лицо собеседника было таким доверчивым, что мои сомнения сразу отпали. Но если он окажется там, то какие русские слова надо знать, чтобы сдаться в плен. Я их перечислил, и он их записал немецкими буквами в свой блокнот. Это были: «Здравствуйте! Гитлер капут. Я ваш, помогите мне». Но неплохо бы, сказал я, произнести еще пару матерных слов. Мы их тоже записали и прорепетировали.
Собеседник поблагодарил меня и назвал свой домашний адрес, чтобы мы, «дай Бог, могли после войны снова встретиться или вести переписку». Однако после войны, послав несколько писем по этому адресу, я не получил ответа. Немецкие знакомые сказали мне, что в конце 1945 года в доме поселились другие жильцы.
Тогда у меня появилась было мысль дать Гансу адрес моей матери, чтобы он, если попадет в плен, сообщил ей о судьбе сына. Но я быстро раздумал это делать, полагая, что это ей и моим родным это может только повредить.
В дальнейшем другие немецкие военнослужащие в разных местах обращались ко мне за советом, как лучше сдаваться в плен русским. А многих я сам агитировал совершить этот поступок. Многим гражданским лицам я говорил, что когда в Германию придут русские, то они установят в ней справедливую власть. Такая агитация была единственно доступной для меня патриотической работой на пользу Отечества.
Бежать из плена, я, конечно, мог, но добраться до линии фронта или к партизанам – точно нет. Не мог совершить во вражеской стране и какие-либо диверсии, уничтожить какую-либо важную персону, так как при моём положении пленного встречаться с подобными лицами не имел никакой возможности. Убить же бедного и, как правило, немощного, пожилого и зачастую многодетного рядового солдата – своего конвоира или сжечь двор мелкого немецкого крестьянина было бы просто мерзким, нечеловеческим поступком.
Большинство военнопленных, включая и меня, часто занимались саботажем, незаметным или мало заметным для немецких прорабов или мастеров. Например, работали очень медленно и с низкой производительностью, ломали или портили предметы, которые загружали в вагоны или выгружали из них, выводили из строя машины, на которых работали, в основном, чтобы передохнуть и т. д. Но такой саботаж, конечно, был малоэффективен. Главным оставалось выжить в плену, но не любой ценой, а нанося как можно меньше вреда сражающейся Родине.
Правда значительная часть советских военнопленных в Германии всё же не думала о патриотизме и не страдала от мысли, что за них отдают жизни на фронтах их товарищи. Этому, к сожалению, я был свидетелем.
Но о том, что происходит в это время на фронтах, я и другие пленные в лагере были почти в полном неведении. Пользовались в основном слухами. Слушать, хотя бы тайком, немецкое или другое радио пленные не имели возможности, да и у простого немецкого населения все радиоприемники были отобраны. Их где-то хранили «до дня победоносного окончания войны». Не поступали в лагерь и газеты, в том числе и на русском языке. Можно было подумать, что деятели РОА перестали заниматься вербовкой военнопленных в свою армию. Как «истинный солдат», фельдфебель Хебештрайт без специального приказа начальства не допускал появления в лагере газет на русском языке и власовских агитаторов, считая их предателями своей родины.
Глава V
В начале второй декады апреля в нашей рабочей команде произошло большое изменение, поскольку у немцев отпала надобность в подготовке контейнеров.
Однажды после утренней поверки фельдфебель Хебештрайт в сопровождении Саши обошел строй, на этот раз особо внимательно и долго вглядываясь в лицо каждого пленного. Некоторым из болевших он приказывал встать в другой строй. Неожиданно в этот новый строй фельдфебель вывел двух моих соседей Федора Журавского и Николая Павловича. Там же оказался и мой новый друг – Михаил Иванович Снопков. Стало понятным, что фельдфебель выявляет тех, кто по своему внешнему виду и поведению явно принадлежал к командному составу Красной армии. Но туда же попали «засыпавшийся» при измерении температуры Рашид и еще двое татар. В новый строй встали 75 человек из 165.
Новому строю пленных фельдфебель объявил, что они отправляются в другие рабочие команды, в основном в город Риза, где будут жить в неплохом лагере и работать на заводе по пропитке смолой или битумом деревянных железнодорожных шпал. Затем всем отъезжающим выдали на сутки пищевое довольствие (хлеб, маргарин, консервы), и их увели конвоиры. После этого распределили по рабочим местам оставшихся пленных.
10 человек в сопровождении фельдфебеля Томшке, конвоира и Саши отправились на двух грузовиках в какой-то ликвидированный лагерь военнопленных, оттуда они двумя рейсами доставили к нам 30 двухъярусных деревянных нар вместе с продезинфицированными тюфяками и одеялами. Таким образом, теперь всех обеспечили примитивными постелями.
После ужина оба фельдфебеля – Хебештрайт и Томшке, а также старший ефрейтор Шлихт, осмотрели нары и поинтересовались, все ли пленные довольны своими постельными принадлежностями, на что, естественно, получили утвердительный ответ. Заодно Хебештрайт сообщил, что в соответствии с распоряжением руководства Шталага IV A в Хонштайне, которому мы административно подчинялись, и приказом начальника Каменцского гарнизона, «хозяином» нашей рабочей команды стал комендант соседнего военного городка, носящего имя Адольфа Гитлера. В его казармах дислоцировался запасной танковый полк с входящими в его состав экипажами, с мотострелками и противотанковыми артиллеристами, а также солдатами других родов войск. Почти все они – бывшие раненые, которые находятся там временно – до окончательного выздоровления и возвращения на фронт. Нам предстоит работа в этом городке: на железнодорожной станции Каменц-Северная выгружать из поездов и складировать прибывающие в разобранном виде стандартные деревянные бараки и отправлять эти бараки заказчикам. Предстоит также засеять свободные участки овощами и ухаживать за ними, устраивать водоемы для тушения пожаров, прессовать сено, заниматься уборкой территории и т. д. Мы будем также выгружать на вокзале продовольствие и доставлять его на грузовиках в военный городок.
Закончив рассказ, фельдфебель заявил, что поскольку рабочая команда, сохранив свой номер 1062, значительно уменьшилась, отпала необходимость иметь в ней двух штатных переводчиков, да и один переводчик будет одновременно старшим команды пленных. И этим человеком фельдфебель назначил меня – бывшего студента, умеющего не только говорить, но и писать по-немецки.
Разумеется, я должен был согласиться, но попросил, чтобы обе эти обязанности я мог совмещать с выполнением физических работ, которыми будут заниматься все товарищи, так как мне не хочется иметь никаких привилегий.
