Я включила камеру Луи и долго снимала вид из окна, вслух комментируя картину, открывшуюся моему взору. Ты обязательно должен на это посмотреть, мой любимый мальчик. Спасибо, что привез меня сюда.
Как долго я там простояла? Не знаю. Во всяком случае, достаточно, чтобы иметь право поставить галочку напротив одного из чудес в списке Луи:
• Насладиться видом огней Токио с вершины небоскреба.
Я была настолько заворожена этой красотой, что решила провести вечер в отеле. На его последнем этаже был устроен бассейн – тоже застекленный и такой же потрясающий. Я сидела опустив ноги в воду, пила горячий чай и выбрасывалась из окна в свободном режиме. На краткий миг мне почудилось, что я прикоснулась к земному раю. Но лишь на краткий миг.
Потом я отправилась ужинать в ресторан, расположенный тремя этажами ниже, с таким же сногсшибательным видом на город. Последние несколько часов я беспрестанно твердила себе, как хорошо, что я здесь одна и могу делать что хочу. Не знаю, то ли я в самом деле так думала, то ли убеждала себя в этом. Во всяком случае, стоило мне сесть за столик и обложиться путеводителями – соседние столики были заняты парочками, пришедшими сюда на романтический ужин, – как мне стало не по себе. Я обежала взглядом ресторан – неужели я единственная, кто ужинает в одиночестве? В другом конце зала я заметила другой такой же столик на одного. Моя честь была спасена. Судя по одежде и фигуре, за ним сидел мужчина, хотя приглушенный свет и расстояние не позволили бы мне утверждать это наверняка.
Я встала и пошла в туалет. Японские туалеты тоже фигурировали в списке Луи, и напротив этой строчки я поставила галочку еще у себя в номере. Луи написал:
• Нажать на все кнопки в японском туалете.
Признаюсь честно: подогретое сиденье и бьющая в зад струйка воды не вызвали у меня восторга. В принципе, я всегда опасалась пользоваться туалетом с электронной начинкой, что бы он собой ни представлял. Охотно допуская, что ломается такой туалет редко, я все равно боюсь что-нибудь сделать не так, в результате чего меня окатит жижей, которая – о ужас! – попадет мне на лицо и забрызгает блузку. Короче говоря, я предпочитаю старый добрый парижский унитаз.
Возвращаясь к своему столику, я покосилась на замеченного раньше одинокого мужчину, и застыла на месте. Это был не мужчина. Я подошла и, стараясь не заорать во весь голос, чтобы не пугать окружающих, спросила:
– Мама? Что ты здесь делаешь?
– Добрый вечер, дорогая. Какое восхитительное местечко, не правда ли?
– Ты не ответила на мой вопрос. Что ты здесь, блин, делаешь? Откуда ты узнала, где я?
– Ты меня недооцениваешь, мой теплый котенок. У меня свои методы, ты же знаешь. В следующий раз, когда будешь делиться своими планами с медсестрами, говори потише. И не используй слишком примитивный пароль для доступа к электронной почте. Но отель ты выбрала превосходный.
Моя мать – самый натуральный гик. Она помешана на передовых технологиях. В свои шестьдесят она гораздо способнее меня, и это, кстати, одна из причин, почему Луи так ее обожает. Иметь бабушку-гика, часто говорил он мне, это круто. На мой взгляд, это катастрофа.
– Мама! У тебя нет денег ни на номер в этом отеле, ни даже на билет до Токио. Что за игру ты затеяла?
– Должна признаться, что за двенадцать часов полета в эконом-классе у меня свело все тело. Как я тебе завидовала – ты летела бизнесом!
– Ты хочешь сказать, что летела в одном самолете со мной?
– Ну конечно, котенок. Я приехала в аэропорт перед самым вылетом и купила отказной билет по тарифу «последней минуты». Я же тебе говорила: я не оставлю тебя ни на миг. К тому же я обещала это Луи. Но ты права: я не располагаю средствами, чтобы снять здесь номер. Хорошо, что ты меня пригласила.
– Я тебя – что?
– Милый юноша на стойке регистрации велел отнести мой чемодан к тебе в номер и дал мне ключ. Не забывай, что у нас с тобой одна фамилия. Я объяснила ему, что немного опоздала, но что моя дочь уже заселилась. Я показала ему паспорт, и все прошло как нельзя лучше. Разговаривала я с ним по-английски, с чудовищным акцентом, но он меня понял. Так что ты можешь мной гордиться. И не беспокойся, я много места не займу.
В итоге мне пришлось делить свою кровать king size и свой роскошный номер с матерью, ее причудами и ее громким храпом.
Балдею балдею балдею балдею балдею балдею.
Самому не верится, но я в восторге от того, что задумала моя мать.
Сразу скажу: когда она объяснила мне, что собирается сделать, у меня возникли противоречивые чувства. Сначала я слегка удивился. Она сказала, что не будет давать никаких оценок тому, что прочитала в моем дневнике, а просто выполнит все, о чем я там написал. Что ее цель – заставить меня прыгнуть выше головы, чтобы присоединиться к ней в осуществлении моих планов. Будь я в другом состоянии, я бы, конечно, отказался. Этот дневник – мое личное дело. Но, не имея возможности протестовать, я просто слушал. И в конце концов мне стало ясно: если она предложила мне такое, значит, ужасно меня любит. Мне было приятно это узнать. Раньше она никогда со мной так не разговаривала. В то же время я очень огорчился – из-за нее. Наверное, ей очень тяжело, подумал я. Я понял, что она уволилась из «Эжемони», ушла от них, хлопнув дверью, и намерена стрясти с них целое состояние, но я знаю, что работа для нее – это все. Я представил себе, как она сидит одна в гостиной, не зная, чем заняться, и совсем расстроился. Тут же у меня в голове возникла такая картинка: бабушка говорит ей: «А ну встряхнись, чего разнюнилась? Слезами делу не поможешь!» (да, бабушка Одетта пользуется словечками вроде «разнюнилась», или «хабалка», или «бляха-муха» и другими в том же роде – двухвековой давности). Мне стало весело, и грусть куда-то ушла, потому что я представил себе, как мама претворяет в жизнь мои мечты.
Я постепенно вспоминал, о чем писал в дневнике, и хохотал как безумный: там были такие пункты, что маме придется очень сильно постараться. Хохотал я, конечно, внутренне; внешне — poker face. Ну, не совсем poker face. Пока я про себя трясся от смеха, мама вдруг громко вскрикнула. Кажется, у меня из глаза выкатилась слезинка. Для меня тоже это было что-то невообразимое. А что, если медсестры правы и маме это почудилось? Или мой буйный внутренний хохот все-таки разбудил реакции спящего организма? У меня прямо голова закружилась – всколыхнулась надежда. Это радостное чувство не оставляло меня до самого вечера, да и в последующие дни никуда не девалось.
Я слышал, как мама излагает свой план Шарлотте – своей любимой медсестре, которую она называет Софи Даван. Она делает это, чтобы я мог представить себе, как она выглядит, не подозревая, что я понятия не имею, кто такая эта Софи Даван. Шарлотта тоже засмеялась. Мама дала ей айфон и обещала прислать видео из Японии, потому что она приступает к выполнению программы испытаний с первой страницы моего дневника, то есть начиная с пункта про Токио. Я специально говорю «испытания» – мне-то известно, что некоторые из моих задумок для мамы обернутся настоящим реалити-шоу на выживание. И это замечательно.
