Герцог решил, что сестры оказались на высоте, найдя ему такую невесту, которая окажется вполне достойной уготованной для нее роли герцогини Бакхерст, и, к своему удивлению, почувствовал уверенность в том, что она вовсе не станет ему докучать, чего он так опасался.
И в первый раз он задумался о том, что могут подумать люди, когда узнают, как он ушел с собственной свадьбы, чтобы проехаться на лошади, которая к тому же еще сбросила его, и весь этот бесславно прожитый день кончился для него потерей сознания.
Понимая, что его уход в столь торжественный якобы для него день со столь пышного приема вызвал разнообразные пересуды о его неприличном поведении, он почувствовал стыд за то, что позволил себе так потерять над собой контроль!
Он понимал: большинство людей скажут, что Бакхерст был, как всегда, в своем амплуа и не мог не выкинуть фортель даже на своей собственной свадьбе. А его друзья добавят, что даже не сомневались — он никогда не смирится с условностями!
Однако он полагал, что его поведение обязательно отразится на Сэмеле, и был убежден, что уж кто-кто, а баронесса непременно придет в буйный восторг, когда прочитает газетные репортажи о его свадьбе.
Она была слишком опытна, чтобы страдать из-за того, что он женится, или даже говорить об этом впрямую.
Но она хотела опутать его такими африканскими страстями, чтобы он не только скучал, когда они не были вместе, но и вернулся к ней по возможности быстрее.
Теперь это стало невозможным, и герцог размышлял, сочтет ли она, узнав о случившемся, что одержала победу над его молодой женой, или просто расстроится, что теперь им предстоит длительная разлука.
Потом он сказал себе: нельзя рассчитывать на то, что прошлые развлечения могут продолжаться до бесконечности.
Герцог прекрасно знал, как мимолетны бывают affaires de cover
[7]
и как быстро гаснет пламя страсти, оставляя за собой один лишь пепел.
Его связь с баронессой началась не по его инициативе, она сама преследовала его, но он искренне сожалел, что должен покинуть ее из-за свадьбы, которой не желал, и жены, которую заранее ненавидел.
Уезжая из Лондона, он был совершенно уверен, что баронесса привлекает его так, как ни одна другая женщина. Но теперь он уже в этом сомневался.
Он думал о том, что просто потерял с ней голову так же, как когда скандально ушел со своей свадьбы.
Бакхерст не сомневался, что сестры были в отчаянии, а многие гости определенно выразили возмущение его поведением.
Обыкновенно такие вещи ни на йоту не тревожили его, но теперь он думал о Сэмеле, такой молодой и идеалистичной; все это, конечно, должно было ранить ее.
Он понимал, что когда она говорила о нем как о рыцаре, описывая, что чувствовала тогда на стипль-чезе, то представляла его не столько реальным мужчиной, сколько идеалом, заполнявшим ее воображение и мечты.
«Мне следует вести себя предельно осторожно, чтобы не расстроить ее», — думал герцог перед сном.
А Сэмела лежала в своей спальне и смотрела на открытую дверь, которая вела в уставленную цветами маленькую гостиную, разделявшую ее с мужем.
Она оставила на тумбочке возле него одну свечу, потому вдалеке она видела золотое сияние и думала, что это напоминает свет звездочки, мерцающей в ночном небе.
Она также оставила с ним молитвенник — не только, чтобы охранить его, но и чтобы помочь ему быстрее встать на ноги и вновь стать таким, каким она впервые увидела его — сильным и энергичным, стремящимся к победе.
«Он — чудо, — говорила она себе, — и точно такой, каким я его себе представляла!»
И затем возносила небу благодарственную молитву за то, что удостоилась чести стать женой героя своей мечты.
«Благодарю тебя, Господи, благодарю, — шептала она. — Могла ли я думать и гадать, что, когда мы с папой были в таком отчаянном положении, ты предопределил, чтобы этот чудесный, необыкновенный, выдающийся человек пожелал взять меня себе в жены?»
При этих словах слезы выступили на глазах девушки.
Потом она снова возносила молитву, благодаря Господа за то, что все изменилось как по мановению волшебной палочки и она не только стала супругой человека своей мечты, но и может наблюдать счастье отца и Морин.
«Я знаю, что папа будет очень счастлив с ней, — думала Сэмела, — и этим мы тоже обязаны герцогу, ибо, не попроси он моей руки, я никогда не осмелилась бы привезти Морин к папе и добиться того, чтобы он умерил свою гордыню и женился на любимой женщине».
Все это было таким чудом, что Сэмела продолжала долго молиться, прежде чем ее сморил сон.
Вздрогнув, она проснулась, чувствуя какую-то тревогу, и, не будучи уверена, слышала ли звон колокольчика или зов герцога, соскочила с постели.
Не удосужившись в спешке накинуть на плечи шелковый халатик, висевший на спинке стула, она босиком побежала через маленькую гостиную на золотистый свет, маячивший у изголовья кровати герцога.
Подойдя, она увидела, что ее любимый спит глубоким сном, а его лицо в свете догорающей свечи выглядит гораздо моложе, чем обычно.
Сэмела вглядывалась в него, думая, как он прекрасен и как похож на своего предка-крестоносца, изображение которого высечено на памятнике в церкви.
На следующий день после свадьбы Иейтс настоял на том, чтобы она вышла подышать свежим воздухом, считая, что герцогиня зачахнет, если будет невылазно сидеть у постели мужа, лежавшего без сознания. И она пошла по дорожке, намереваясь взглянуть на цветы, украшавшие церковь, которые ей не удалось разглядеть по-настоящему в утро венчания. Тогда ей было не до этого, мешала вуаль, да и масса гостей загораживала их.
Входя в величественное здание из серого камня, возведенное тогда же, когда был построен первый дом в поместье герцогов, она ощутила аромат лилий.
Сэмела подумала, что сейчас, когда никто не шуршит одеждой, не вертится и не перешептывается, в церкви особенно ощущается атмосфера веры и святости, впитываемая храмом на протяжении веков.
Она понимала, что здесь витает дух семейства, члены которого преклоняли перед этим алтарем колени, деревенских жителей, которые шли к Богу со своими бедами и скорбями, большими и малыми, в горе и радости.
Проходя между скамьями, она увидела могильную плиту крестоносца и, поскольку ощутила его связь с герцогом, долго стояла и смотрела на его изображение, вырезанное из камня.
Потом, словно атмосфера церкви требовала этого, она встала на колени и молила Господа, чтобы дал ей любовь герцога.
«Мне нужна его любовь, я хочу, чтобы он полюбил меня так же, как я люблю его, — говорила она. — И хотя мне следовало бы довольствоваться тем, что ты дал мне его в мужья, прошу тебя, Боже, пусть он полюбит меня хоть чуть-чуть, совсем чуть-чуть, чтобы мы были счастливы вместе, как были счастливы мама и папа, когда я была девочкой».
