— А я как раз и хочу запомнить это на всю жизнь! — сдавленным голосом возразил я.
— Денег не нужно, — он указал глазами, чтобы я следовал за ним.
По дороге он достал телефон и сделал звонок, договорился с кем-то о том, чтобы нас пропустили в патологоанатомическое отделение.
глава 10
Александр
Мы спустились на лифте вниз, прошли по длинному и тёмному коридору. Подошли к двери и мужчина обернулся, вопросительно заглядывая мне в лицо. Но я не передумал. Вошел следом за мужчиной в большую комнату с тремя столами, на одном из которых лежало человеческое тело, прикрытое белой простыней. Яркий свет от потолочных ламп бил по глазам.
— Я предупреждал, что зрелище не из приятных. Процедура вскрытия — формальность, которую нам необходимо проводить. Через несколько часов ее результаты и все документы о смерти я отдам вам на руки…
Внутри что-то снова содрогнулось, и я ощутил, как чёрная вязкая жижа накрыла меня с головой, а я захлебываюсь ей, не в состоянии сделать вздоха. От силы прошло не более минуты, пока я смотрел в бледное лицо матери, которое было изуродовано последствиями аварии, но мне казалось, что прошла целая вечность. А эта картинка, как я и предполагал навсегда оставит след в моей памяти.
Первым, что я сделал, когда вышел на улицу — набрал отца. Но его телефон, как заведенный повторял, что абонент вне зоны доступа сети. Тогда я позвонил Кариму и уже не в состоянии держать эмоции под контролем, кричал ему в трубку, чтобы он нашёл этого подонка, чтобы достал его из-под земли. Рассказал мужчине о той сцене накануне отъезда, что застал в кабинете отца, и предполагал, что тот спешно собрался в другую командировку и находился сейчас за пределами страны с той самой девицей.
Я не ошибся. После этого разноса Кариму папаша позвонил мне спустя полчаса. Ничего не объяснял, лишь сказал, что через несколько часов будет в Москве и займётся всеми вопросами по оформлению похорон и лечением Наташи. Я послал его и разбил телефон об асфальт. Меня трясло от гнева и отчаяния и только сейчас накрыло осознанием, что изменить ничего нельзя, а мать ушла навсегда. И Наташа… Именно мне предстояло ей все рассказать, а это было ещё большим испытанием для меня, нежели узнать о смерти матери. Я обожал сестру и мать, а те в свою очередь были очень близки. Иногда я даже чувствовал себя лишним в их тандеме. Для сестры эта новость будет переломным моментом в ее жизни. Как и в моей.
В голове была полная каша, я побоялся садиться в таком состоянии за руль. Отшвырнул ногой разбитый телефон и сел на лавочку, что находилась возле больницы. Не знаю, сколько сидел, но, кажется, немного успокоился и пришёл в себя. Вернулся в больницу, зашёл в туалет, умылся, смочил лицо и шею холодной водой и направился в палату к сестре. Хотел сам лично убедиться, что с ней все в порядке. Наташа спала, её голова было перебинтована, плечо зафиксировано повязкой. Я присел на стул возле кровати и взял её за руку. Такая она была бледная и хрупкая, что от страха за её жизнь и здоровье, от того, что мог бы потерять ещё и её, затошнило, и сильная боль прострелила виски. Лучше бы я оказался на её месте. Но не она.
Девушка разлепила сонные глаза и посмотрела на меня усталым взглядом.
— Саша, — на секунду в них загорелся огонь и тут же погас. — Мама! — она резко поднялась. Видимо, поняла все по моему разбитому виду и безысходности в глазах.
Я тяжело вздохнул, потому что не собирался её обманывать.
— Ее больше нет, Наташа…
По её лицу потекли слезы, и она отчаянно замотала головой из стороны в сторону.
— Это неправда. Ты говоришь неправду! Нет, — заплакала она навзрыд, и я не мог больше сдерживаться, а ком внутри горла, что мешал дышать, вырвался наружу. Я сам едва сдерживал слезы. Но знал, что если сестра их увидит, то я никогда не выведу её из этой истерики. Она ведь всегда брала пример с меня. А сейчас мне необходимо было быть сильным.
— Наташа, погляди на меня. Наташа… — позвал я сестру и слегка встряхнул за здоровое плечо.
Но тщетно, сестра заходилась в рыданиях, я вышел из палаты и позвал медсестру. Та ввела ей успокоительный укол, и она немного присмирела. Я гладил её светлые волосы и часто-часто моргал, ощущая бездонную пустоту внутри. Мне хотелось отмотать время назад и что-то изменить. Но, увы, такое было мне не под силу. Поэтому оставалось, сцепив крепко челюсти, терпеть и ждать, надеясь, что со временем станет легче.
Домой я вернулся поздней ночью. Не помню, как добирался до него, но проснулся я в родительской спальне с тяжёлой головой, будто беспробудно пил неделю или две. Перед глазами все расплывалось, и я ещё какое-то время лежал с закрытыми глазами и подсознательно желал одного — поскорее похоронить мать. Как бы больно не было прощаться с ней, но это конец… По мне так легче было предать её тело земле и заблокировать все гнетущие и терзающие душу воспоминания. Хотя бы на время, потому что боль от ее утраты и тоска по ней будут нарастать постепенно. И если бы не пошёл вчера смотреть на неё, так бы и представлял, наверное, сейчас, что она все ещё жива и надежда, что все это неправда, крепла, ведь врачам свойственно иногда ошибаться. Но я все видел лично сам, и сомнений быть не могло. Это не ночной кошмар, это случилось по-настоящему. С этими мыслями я и заснул и, как по закону подлости, снилось мне счастливое и беззаботное время и улыбка матери, словно кто-то поставил её на репит — она всплывала не только в моих воспоминаниях, но и подсознании.
Теперь в этом доме ничто меня не держало. Да что там держало… Его хотелось спалить и пепел развеять по воздуху. В один день все резко встало с ног на голову, и я больше не представлял, что будет, там, в следующем дне. Поднялся на ноги, слегка шатаясь. Спустился вниз, прошёл через большой холл и направился на кухню. Осушил залпом два стакана воды и порылся на полках. Где-то у нас лежал запасной телефон. Свой я вчера разбил. Наверняка отец уже был в Москве, и я так ненавидел его в эту минуту, что готов был убить. Как он посмел оставить мать и Наташу одних и отправиться с той потаскухой отдыхать? Нет, я не искал правых или виноватых, но ведь, останься он или я дома, все могло бы быть иначе… А получается, и моей вины во всем этом не меньше…
Но что теперь об этом думать? Будь мама жива, она бы успокоила меня и сказала, что нужно думать о живых. И, конечно, была бы права, но что делать с сердцем, которое нестерпимо сильно болело в груди, и никакие лекарства не излечат теперь эту боль? Может быть, только время притупит, но я пока не сильно рассчитывал на этот вариант.
Поставил телефон на зарядку, а сам направился в душ. Холодная вода частично привела меня в чувство. На сегодня у меня было запланировано много дел, в первую очередь встретиться со следователем. С отцом, как бы не кипел внутри гнев и злость на него, я решил не то, что не разговаривать, даже встречаться мысли не допускал, потому что не сдержался бы и накинулся бы на него, чтобы вытряхнуть из него всю душу, или еще чего хуже накинулся бы с кулаками. Но ради Наташи я готов был держать себя в руках. А после…. Даже не знаю, что должно случиться, чтобы я хоть когда-то простил этого подонка.
