Я вспомнила, как разозлилась, когда Золотой командир Мелизенда заявила, что я похитила Бекета.
– Понимаю, что вы почувствовали. Ужасно, когда вы пострадали, а потом другие вас же и считают виноватой.
– Я отправила Брюсу сообщение, что ухожу из команды и никакие его слова не заставят меня вернуться, – сказала Михаэла. – Всю следующую неделю он звонил мне по десять раз на дню, но я не отвечала. На новой семейной встрече все были немного напряжены, а затем появился Брюс, подошел прямо ко мне и заговорил о последних крупных соревнованиях перед Праздником, в которых я хотела поучаствовать.
– Вы отказались отвечать на звонки Брюса, – пояснил Лукас. – Он посчитал, что на глазах семьи вам придется вежливо принять его предложение. А потом, согласившись придти на соревнования, вы почувствуете себя обязанной сдержать слово, а значит, вернетесь в команду.
– Брюс просчитался, – ответила Михаэла. – Я подумала обо всем, что следовало рассказать семье в прошлый раз, и накричала на Брюса. Припомнила ему и работу, которую он хотел, и его угрозы. Затем велела ему выбросить все, оставленное мной на пляже подросткового уровня, поскольку ноги моей больше там не будет, и вылетела из квартиры.
– После ухода Михаэлы мы все выступили против Брюса, – сказала Шарлотта. – Он начал врать, чтобы оправдаться, мы ему не поверили, а затем Брюс внезапно превратился из старого милого друга в мстительного незнакомца.
– Брюс наговорил нам кучу ядовитых слов, – дополнил Эллиот. – Когда же выдохся, мы велели ему больше не звонить и не приходить к нам и вообще сейчас же уйти, пока мы не велели безопасникам его арестовать.
Паула кивнула.
– Как только Брюс ушел, мы позвонили Михаэле и все ей рассказали. И думали, что больше не услышим о Брюсе.
– Но, конечно, услышали, – грустно сказал Лукас. – Став слишком жадным, Брюс не мог больше держаться за вашу семью, но винил в произошедшем не себя. Он обвинял Михаэлу и хотел ее наказать. Что случилось дальше?
– А дальше я застряла в лифте во время крупного отключения энергии в Синей зоне, – хмуро отозвалась Михаэла.
– О, нет! – воскликнула я с инстинктивным сочувствием. – Я тоже попала в ту аварию, но мне повезло оказаться в это время в своей комнате.
– Я воспользовалась инфовизором, чтобы позвать на помощь, – продолжала Михаэла, – но люди застряли практически в каждом лифте Синей зоны.
– Через сколько до вас добрались? – спросила я.
– Через сорок семь часов, – дрожащим голосом ответила Михаэла. – Я знала, что тут нет ничьей вины. Аварийные службы делали все возможное, но их завалили просьбами о помощи, и они в первую очередь спасали крупные группы людей, а также больных и раненых. Другие зоны тоже прислали на помощь своих спасателей, но им пришлось долго добираться до центра Синей зоны.
При этих воспоминаниях она стиснула руки в кулаки.
– В лифте стояла полная темнота, а я не решалась использовать инфовизор для освещения, боясь, что он разрядится. У меня не было ни еды, ни воды, и я паниковала из-за ситуации с воздухом. Аварийные службы послали мне сообщение, что это не проблема, поскольку большинство людей находилось в парке и получало воздух из вспомогательных систем, но когда ты заперта одна в темноте…
Она тряхнула головой.
– В итоге аварийная группа нашла меня и отвезла в импровизированный медицинский отдел в ближайшем парке. Здесь были свет, воздух, еда и вода. В тот момент я правда думала, что все в порядке, но когда снова включили энергию, мы разошлись по комнатам и…
Михаэла уставилась на свои руки.
– У меня начались ночные кошмары. Я боялась войти в лифт или проехаться на ленте. Прятала еду и бутылки с водой в своей комнате.
– Это была естественная реакция на пережитое, – сказал Эллиот.
– Совершенно естественная, – подтвердила я. – Все в Синей зоне неделями не пользовались лифтами.
– Вам должны были предложить терапию, – прибавил Лукас.
– Меня записали на лист ожидания, – сказала Михаэла. – Но множество людей в Синей зоне также нуждались в помощи. Я не могла ездить на лечение в другую зону улья или в те районы своей, до которых не могла добраться пешком из комнаты. На самом деле, я вообще не могла на час оставить свои запасы еды и воды, не испытав приступ паники.
Она пожала плечами.
– Терапевт звонила мне несколько раз. Потом она нашла время навестить меня в моей комнате и провести полную оценку. Врач решила передать меня специалисту для предположительной перемотки памяти в момент до аварии, но это означало новое долгое ожидание. К тому времени, когда специалист пришел, он беспокоился о количестве воспоминаний, которые пришлось бы уничтожить. В итоге я прошла стандартное лечение в ближайшем районе Синей зоны и постепенно нашла свой способ справляться с проблемами.
– То есть вы долго оставались уязвимы и в одиночестве, – сказал Лукас.
– Да, – ответила Михаэла. – Правила подросткового уровня разрешают один день или вечер в неделю провести у родителей, но я не могла отправиться на первый уровень.
– А семьи вообще не должны посещать подростковый уровень, – прибавил Эллиот. – Люди такого высокого ранга, как мы, обязаны подавать пример, так что нам удавалось разговаривать с Михаэлой только по инфовизору.
– Уверен, Брюс воспользовался этой ситуацией, – заметил Лукас.
– Да, – подтвердила Михаэла. – Переезжая на подростковый уровень, вы обычно получаете комнату в том же районе, что и ваши родители, и вас отделяет от дома лишь поездка на лифте. Это означало, что моя комната находилась возле центра Синей зоны.
Она помолчала.
– Будучи тренером по серфингу, Брюс имел один рабочий кабинет на пляже подросткового уровня, а другой – в общинном центре Синей зоны. Он сказал, что нуждается в офисе еще ближе к центру, и договорился о переезде в общинный центр рядом с моей комнатой. Это давало ему превосходный предлог каждый раз по пути в кабинет проходить мимо моего жилья.
– Хитро, – сказал Лукас.
– Да, и Брюс не просто ходил по коридору, – продолжала Михаэла. – Он всегда делал что-то, чтобы я знала о его присутствии: то врезался в мою дверь, то, стоя около нее, так громко разговаривал по инфовизору, что я могла его слышать. В то время я была в плохом состоянии, и знание, что Брюс находится рядом с моей комнатой, внушало страх.
– Вы жаловались на него безопасникам? – спросила я.
– Нет. Я чувствовала: Брюс хочет, чтобы я обратилась или к безопасникам, или к семье. Это дало бы ему возможность изобразить давно страдающего человека, которому нельзя даже дойти до своего кабинета без обвинений девицы-параноика. Вероятно, он сумел бы воспользоваться ситуацией, чтобы навязать разговор Эллиоту и попробовать на нем эмоциональный шантаж.
– Тебе не стоило жертвовать собой, защищая меня, – раздраженно заметил Эллиот. – Я бы смог пережить разговор с Брюсом.
