Она кивнула, и я без паузы ударил сильнее по ягодицы, продолжая заглядывать в лицо. Этот удар достался ей тяжелее. Пусть без крика, но сдвинутые брови и увлажнившиеся глаза все же выдали боль.
Я посмотрел на место удара. На коже отпечатался ярко красный след. Еще чуть-чуть вложи я в движение силы и кожу раскроило бы. То есть, выдержка у девчонки куда крепче, чем кожа. Хм…
— Еще пару таких ударов выдержишь?
Сдержанный сомневающийся кивок. В любом случае буду проверять, если я хочу ввести её в Тему, мне нужно знать, где кончается терпение и начинается боль. Не давая себе сомневаться, я еще пару раз щелкнул по ягодице и поморщился, заметив рассечение, хотя по силе удары были одинаковы.
Какая же нежная кожа, черт… В голове сразу образовался рой интересных мыслей, как с этой кожей можно поиграть. Для нее будет шоком оказаться в пузырящейся ванне… Хм… Разрисовать краской большой беличьей кистью. Да-а-а… Макать кисть между складок, потом в краску и разводить по нежной белой коже…
Очнулся от сдержанного всхлипа.
— Больно?
— Жжёт.
— Но терпимо?
Полина кивнула.
— Я думаю, мы попробуем другой инструмент, с широким концом. Лопатку.
Отложил стек и снова подумал о старом дедовском способе отшлепать рукой. В идеале, позже, так и буду ее наказывать, перекидывать через колени и брать, брать, брать… То есть, пороть. А потом брать.
Лопатка сразу обожгла нетронутую ягодицу и заставила Лину закричать.
— Так больно? — удивился я, зная, что прихлопнул слегка, не вкладывая ни грамма усилий.
— Да! Всю задницу жжёт! Лучше снова стеком.
Довольная улыбка предательски расползлась по моему лицу. Как же удачно за один сеанс я нашел идеальное физическое наказание и идеальное унижение. Лина еще не знает, но уже подписалась на розги и порку рукой.
— Значит, жжет так, что нестерпимо? — коварно переспросил я, откладывая лопатку.
— Нестерпимо.
— Ты помнишь, почему стоишь здесь и терпишь?
— Да, — быстро ощетинилась Лина. — Непослушание и враньё.
— Точно. И ты помнишь, чем закончится сессия?
— Стоп-словом? — насмешливо подколола меня девчонка, за что сразу же получила шлепок ладонью от души, и заверещала.
— Еще варианты?
В этот раз она молчала, закусив губу и упрямо выдвинув подбородок, но по скулам и шее уже пошли красные пятна смущения.
— Это так просто произнести, — надавил я. — Скажи, что будет после наказания?
Молчание и разрастающееся смущение.
— Что будет у тебя со мной? Скажи.
— Секс.
Я улыбнулся и погладил её по щеке, медленно спуская руку вниз по шее, по плечу, спине и теперь поглаживая ягодицу.
— Вот видишь, все вещи можно называть своими именами. А теперь посмотри на меня и скажи, секс со мной для тебя удовольствие или наказание?
Лина нервно облизнула губы и посмотрела на мои.
— Удовольствие?
— А как ты хочешь?
— Я н-не знаю… У меня еще ни разу не было… оргазма.
— Опять ты врёшь! Я уже дважды доводил тебя до оргазма.
— Не было от настоящего секса, — окончательно смутилась она.
— Я еще не решил, каким будет наш секс, — медленно проговорил я, мягко разминая руками горячие ягодицы, теперь нагло залезая пальцами между ними, поглаживая моментально сжимающийся анус. — Он тоже может быть разным. Может доставлять удовольствие, может причинять боль…
— Я хочу удовольствие. Можно?
— Но всё зависит от того, чего хочу я…
И снова гребанная нерешительность, давить ли девчонку дальше насчет признания в любви, или плюнуть и просто отодрать. Это просто еще один секс для нее, может впервые удачный, завершившийся оргазмом. Хотя почему «может», она точно кончит. Но именно это не забьет ли последний гвоздь в мою крышку?
Если козявка думает, что любит меня, от секса вообще свихнется.
И это просто очередная подвернувшаяся саба для меня, ведь я на самом деле не планирую продолжение. Мы просто потрахаемся пару раз в неделю. За лето надоедим друг другу и разойдемся.
— Ой, больно!
Я не заметил, как интенсивно мну её исполосованную стеком попку и вжимаю в себя, вдавливаясь ей между ног оттопыренным пахом. Больно от раненой попки, от трения ремня на джинсах и моей несдержанности.
Но именно сейчас я понял, что в рот имел все разговоры. Я хочу её и получаю. Она хочет со мной — и тоже получит. А там… Время точно расставит все по своим местам.
Я присел и освободил одну ногу из крепления. Зря я что ли спрашивал ее про шпагат? Руками быстро пробежался по икрам и бедрам вверх, нацеливаясь на переходную стадию от наказания к наслаждению.
Ладно, пусть с моим недержанием, это будет не совсем то наслаждение, не для маленьких девочек, но она скорее всего к такому и готовилась. Пусть увидит дядю-монстра и сравнит со своими представлениями обо мне.
Я как безумец водил руками по ее телу, задевая пальцами выступающие ребра, торчащие соски. Грубо до синяков сминая груди, бедра по бокам и задницу. Все это время слепо тыкался в шею, в макушку, за ухо, вдыхая её сладкий девичий аромат, с особой историей для меня…
Вздрогнул, когда её острые зубы впились мне в мочку уха. Саба никогда бы такого не сделала, им не позволено. И меня этот жест немного выбил из колеи.
Я отдёрнулся, резко шлёпнул девчонку по целой ягодице и сразу же натянул ремни на руках, заставляя Лину еще больше растянуться, балансируя почти на цыпочках. Но она справится, сама проговорилась, что растяжка и подготовка у нее отменные.
Глянул на часы и на побелевшие руки. А вот с онемением не поспоришь. Придется закругляться побыстрее.
— Руки чувствуешь?
— Что?
— Пошевели пальцами рук. Можешь? Чувствуешь?
— Немного затекли.
— Значит, время еще есть, — оскалился я и сразу ринулся в атаку.
Себя то я разогнать успел, но действенно ли это было для Лины, не проверял. А теперь пальцы утопали во влаге, собирающейся между ног. Да, спуск по бобслейной трассе мы преодолели вместе.
Вот только её возбуждение внизу и настороженный взгляд мне в лицо между собой плохо вязались, но я не в состоянии был еще и это анализировать. В конце концов, если она хотела познать отношения между Домом и сабой, то это должно было произойти. И лучше со мной…
Со мной точно будет лучше.
Медленно завел её ногу себе на плечо и чуть не застонал — идеальная растяжка! Получается, она почти не прерывала тренировок, просто сменила секцию на пилон и теперь вся эта гибкость, пластичность, всё это роскошество может принадлежать мне одному. От одной мысли срывало крышу.
