— Полина! Что за выражения? — возмутился Костя, а для меня этот чертов черный день наконец-то закончился.
Я прижал к себе свой цветочек и поцеловал в висок.
— Кость, поезжай домой, к Марине.
— Да, сейчас поедем.
— Нет, уезжай один, Лина останется у меня, — согласен друг или нет, но я больше глаз с нее не спущу, я чуть не умер, несколько раз оказываясь на грани отчаяния.
— А как же… ну ладно…. Завтра пару вещей привезу. Не в этих же трусах ей к врачу идти?
— Папа! Это шорты!
— Трусы! Папа что видит, то и называет! — поддержал я Костю. — Да, завези. А за остальным мы в выходные заедем.
— Да, пожалуй, так будет лучше. Маринка пока смирится сразу с двумя новостями.
— Что я нашлась? А еще какая?
— То что ты терялась — даже не упоминай, доча. А новости… Ну, что Саню она таки женит. А вторая, что женит на тебе. Не знаю, какая новость её больше обрадует.
Мы понимающе переглянулись с Полиной, проводили Костю и поехали домой.
— Это ты папе зуб выбил?
— Нет.
— Это хорошо. Я когда его в Клубе увидела, чуть второй раз не обделалась! Но вроде он бодрячком, а?
— Он крепкий. Нормально воспринял.
— Хорошо. Он лучше внушаемый, чем мама. Ту я как не обрабатывала, ничего не получилось.
Я остановил козу и развернул к себе за плечо, поддержав, когда её мотнуло. Черт, к врачу завтра же поедем!
— Внушаемый? Обрабатывала? Объяснись?
— Ты же не передумал на мне жениться?
— Нет. А это как-то связано?
— Немножко. Я просто десять лет на новый год и на день рождения загадывала одно и то же желание. И я хочу, чтобы оно исполнилось.
— Чтобы я на тебе женился?
— Нет. Хотя и это тоже! Но… нет. Я всегда хотела, чтобы ты меня любил. Только меня. Всю.
— Тогда желание исполнилось. Я люблю тебя. Полностью.
— Навсегда?
— До конца моих дней.
— Тогда живи долго-долго!
— А ты придумывай новое желание, — усмехнулся я, целуя её в кончик носа.
— До Нового года успею, — обняла меня за шею козявка. — И ещё. Пожалуй, я готова попробовать клизму не в наказание.
— Да ты что? — глухо отозвался я, чувствуя, как по венам заструилось желание.
Хотя какой сейчас секс? Девчонку мотает от усталости, переживаний и от сотрясения. Только в постель, только лежать.
Хотя… Есть у меня кое-какие мысли.
Но сначала к врачу, обследоваться.
— Есть одна традиция, молодую в дом через порог на руках вносить. Пожалуй, начнем хоть что-то традиционно.
Я подхватил козу на руки и толкнул дверь в нашу новую жизнь, где каждый будет отдавать себя другому полностью.
Эпилог
Я облокотился на перила веранды и смотрел на молодежь. Они сидели напротив дома на перенесенной из кустов сирени качели. Теперь качель Полины стояла среди кустов роз. Так захотела Марина. Я даже помню тот вечер, который перетряхнул мой уклад жизни до основания.
— Раз эта вертихвостка предпочла жить с ним, здесь больше нет её качелей. Так что поставь их перед верандой, чтобы я не бегала за чаем и конфетами через полсада.
Это было только началом «изгнания» дочери из дома. Тогда я по привычке решил не конфликтовать и просто переставил долбанные качели. Но крах семьи моя уступка не остановила. И я понимал, понимал нахрен, что это не вина Полинки, и что Саня совершенно ни при чем.
Но тяжесть с сердца уходить не хотела. Сейчас Марина собирала наверху чемодан. Либо чтобы отправиться со мной в отпуск на океан, либо чтобы уехать к матери.
Когда вскрылись подробности романа Сани и Полины, Марина взвилась. Посыпались неожиданные откровения, обвинения, обиды. Я предложил развод.
Две недели она просто молчала, игнорировала меня. Но я то по её лицу видел, что ревёт, что ей так же хреново, как и мне. Вот только проговоренные слова уже не воротишь.
Я снова начал курить. Это раньше были планы Польку пристроить, чтоб не волноваться за нее, Маринку на море свозить, самому наконец-то дотянуть, когда можно просто сесть в кресле и никуда не спешить, расслабиться, попивать чаек с коньяком.
А теперь всё. Дочь пристроена, Маринку интересуют вовсе не моря и не огороды, а всё нажитое хозяйство неожиданно стало тяготить. Ведь я здесь останусь совершенно один. Никому не нужный…
Как бы не поменяться с Саней ролями. То он ко мне двадцать лет ездил, то я к ним теперь буду. От субботы до субботы.
Закурил ещё одну, окончательно забив на здоровье. Кому оно, мое здоровье, нужно? И смотрел, как Полька укладывается на качели, кладет голову Сане на колени и тот гладит её. О чем-то шепчутся, он посмеивается, одной рукой волосы приглаживает, другой по животу водит.
Меня это напрягло. Ну как же нахрен так? За ними ж постоянно смотреть надо! Где-где так Саня прошаренный, а в важном деле косячит, как подросток.
— Поль, иди наверх, мать проверь.
Она скривила губы, но с Сани поднялась.
— Пап, она злится на меня, не разговаривает… Только хуже будет, если пойду.
— Тогда иди чайник нам разогрей. Мы с Саней чай попьём.
Дочка у меня сообразительная, но всё равно дождалась кивка Сани, только потом ушла на веранду, я сел рядом с другом, протянул ему пачку, предлагая закурить.
— Я бросил, Кость.
— Вот об этом. Я думал, мы договорились, что сначала Польке доучиться надо, потом детей.
Саня выгнул бровь:
— Ничего не изменилось. Сначала получит диплом.
— Да? — подозрительно протянул я, припечатывая его аргументами: — А курить чего бросил? А живот ей чего наглаживал?
Саня откинулся на спинку качели и гортанно рассмеялся, как умеет только он, чем всегда сводил моих баб с ума.
— Костян, завязывай уже с расследованиями! У нее критические дни. Болезненные. Говорит, что когда глажу — боль проходит.
— Таблетку дай — тоже пройдет, — нахмурился я, понимая, что прокололся.
— Пройдет, конечно, но от таблетки внимания как от мужа не получишь, вот и льнёт, чтоб погладили и пожалели. А курить бросил… Черт, у меня же так мало остается времени, чтобы прожить жизнь с ней…
Между нами повисло молчание и мы оба, не сговариваясь, посмотрели на веранду, где устроилась Полина с телефоном в руке.
— Сколько у меня времени? Лет двадцать? Мне шестьдесят, ей сорок?
— Тридцать восемь, — поправил я, потому что тоже думал об этом.
