— Что такое, Матвей Алексеевич? Не закончили осмотр?
— Хочу спросить, — он улыбается одними уголками губ и подходит ближе, хотя я старательно отодвигаюсь подальше. — Что во мне такого особенного, что ты изменила себе настоящей?
Глава 25
— Я не знаю, — говорю и смотрю куда-то в район его груди.
Матвей хмыкает и засовывает руки в карманы брюк, отходит на несколько шагов и выдает:
— Будем считать что ответ меня удовлетворил.
— Я не отдам тебе ребенка, Матвей, — сжимаю руки в кулаки и смотрю на него. — Ты даже не представляешь, что значит ждать сына или дочь и не иметь возможности их получить, стараться, пить витамины, жить по часам, — я начинаю срываться, чувствуя как к горлу подступает ком. — И я не отдам его. Они оба мои, я тебя не искала, мне ничего не нужно от тебя.
— Мне нужен ребенок, — всего три слова, сказанные ледяным тоном, и я срываюсь.
— Я не смогу, — машу головой из стороны в сторону и чувствую, что глаза заволокло пеленой слез. — Не смогу жить, зная, что родила двоих детей, а воспитывать буду одного. Я не смогу, понимаешь?! — мой голос срывается на крик и я отступаю, упираясь в стенку.
Проходит несколько долгих секунд одиночества и обреченности, момент, когда я понимаю, что это конец. Я ничего не сделаю, не смогу что-то доказать. Глядя на этот шикарный дом, на его обстановку, осознаю, что какими бы правами я не была наделена, мне ничто не поможет. Это состояние обреченности бьет по сознанию, и я не сразу понимаю, что стою уже не одна и прижимаюсь не к холодной стене, а к горячему мужскому телу.
Я дергаюсь, но Матвей удерживает меня и не отпускает.
— Не отдам, — борюсь с ним, сжимаю руки в кулаки и ударяю несколько раз по его груди. — Не отдам, слышишь?
— Слышу. Успокойся.
Прижимает к себе за хрупкие плечи и проводит рукой по волосам, успокаивая. Его бережные движения немного успокаивают меня, но слезы все еще катятся из глаз.
— Я не стану забирать ребенка, — слышу рядом с моим ухом и думаю, что ослышалась.
Отодвигаюсь от крепкого мужского тела и заглядываю в глаза, ища там насмешку, капли лжи, что угодно, за что можно зацепиться и не поверить, но там ничего нет. Матвей смотрит обеспокоенно, искренне, так, что я мгновенно верю ему. Не могу не поверить, да и у меня нет выхода.
— Не заберу, слышишь? Только перестань плакать.
— Не заберешь… — по щекам текут слезы, правда, уже не отчаяния, а счастья.
— Перестань, Ника, иначе я передумаю, — я делаю пару глубоких вдохов и перестаю всхлипывать. Решаю, что порадуюсь чуть позже, когда его не будет рядом, а сейчас… сейчас мне нужно успокоиться.
Внезапно понимаю, что так и прижата к телу Матвея, что он все так же обнимает меня за плечи и гладит рукой по волосам, а еще… я чувствую его сердцебиение. И едва ли оно медленней моего. Гулкие удары его сердца заставляют меня отстраниться и посмотреть на мужчину, который совсем недавно был жестким и властным, а вот сейчас бережно успокаивает и разбрасывается обещаниями не отбирать ребенка. Что с ним случилось? Что заставило его передумать? Едва ли он не переносит женских слез и готов на все, лишь бы не слышать всхлипов.
Между нами повисает неловкость. Я отстраняюсь и пытаюсь улыбнуться, правда, получается не очень правдоподобно.
— Я не с того начал, Вероника, — его уверенный голос разрезает тишину и нарушает возникшее чувство неловкости. — Я действительно не собираюсь оставлять ребенка на произвол судьбы и забыть о том, что он существует, но и отбирать его у тебя не стану.
Вижу, как тяжело ему даются слова, но он говорит их: уверенно и четко передает то, что хочет сказать, вселяя в меня еще большую уверенность в реальности происходящего.
— Спасибо, — я не знаю что говорить и боюсь, что он может передумать, хотя и понимаю, что мужчина напротив далеко не тот, кто может разбрасываться обещаниями налево и направо.
— Иди к себе, Ника, поговорим завтра.
Я надеялась, что мы обсудим все, окончательно расставим все точки над “i”, но когда он просит уйти, я ухожу. Разворачиваюсь и иду к себе в комнату, решая, что уступить — лучшая идея. Я не хочу думать почему он отступил, из-за чего принял кардинально противоположное решение и стараюсь полностью успокоиться.
Иду в душ, чтобы смыть с себя все переживания сегодняшнего дня и привести заплаканное лицо в порядок. Выхожу из ванной через час: расслабившись и окончательно успокоившись. Быстро надеваю теплые носки, натягиваю спортивный костюм и понимаю, что хочу есть. На часах семь вечера и я не собираюсь ждать, когда меня покормят. Спускаюсь вниз, чтобы найти кухарку, но меня останавливает звук голосов, доносящийся из подсобки.
— Простите, я не должна была, просто… вы ведь знаете, что я чувствую.
Я каменею. Мои ноги будто прирастают и я не могу сдвинуться с места. Кристина что-то сбивчиво говорит, а после я слышу уверенный голос Матвея.
— Мне плевать на то, что ты чувствуешь. Я предлагал тебе уволиться, ты сказала что справишься и не будешь мешаться под ногами. И что я вижу? Хамское поведение не только у тебя, но и у твоей матери, которая даже мою гостью кормила через “не хочу”. Вы уволены, обе. С Ангелиной я поговорю сам.
Дверь резко открывается и я не успеваю сориентироваться и спрятаться за колонну, возвышающуюся в метре от меня, поэтому встречаюсь со злым мужским взглядом, который при виде меня немного смягчается и теплеет.
— Тебе что-то нужно?
— Я хочу есть.
Он глубоко вдыхает, разворачивается к Кристине, которая выбежала следом, а после берет меня за руку и ведет на кухню. Я не знаю что там был за взгляд на девушку, но она как-то аж поникла и даже ни слова не сказала, виновато опустив голову.
Матвей усаживает меня за стол, а сам начинает открывать шкафы и что-то усердно искать. Я молча наблюдаю за тем, как он хлопает дверцами шкафчиков, как проверяет холодильник и вздрагиваю, когда он с силой опускает ладони на столешницу, издавая звук удара.
— Все в порядке? — спрашиваю, хотя понимаю что все НЕ в порядке.
