Матвей усаживает Свету в одну из машин и просит водителя отвезти ее к себе домой и разместить на втором этаже. Я все время нахожусь рядом и меня бьет крупная дрожь от страха. Я не знаю, что происходит и понимаю, что спокойный праздник по случаю нашей свадьбы превращается в какой-то триллер.
Правда, Матвей очень быстро все меняет. Он уверенно ведет меня внутрь зала, легонько обхватывает за талию и ведет в танец. Прижимается ко мне и тихо шепчет на ухо:
— Не переживай. С твоей подругой все будет в порядке, обещаю. Просто расслабься и постарайся ни о чем не думать. Мы немного побудем здесь, разрежем торт и уедем.
Странно, но я доверяю ему. Наверное, это происходит потому, что он не обманывал меня, ни разу не говорил того, что не соответствует действительности, не давал ложных обещаний и сдерживал свое слово. Я обхватываю его ладонями за плечи и шагаю в танце, следуя за мужчиной.
— Как ты себя чувствуешь, Ника? — вдруг спрашивает мужчина.
— Немного устала, — честно отвечаю я, решая, что не хочу геройствовать.
Я действительно жутко устала и хочу домой. Когда музыка прекращается, Матвей ведет меня к столу и усаживает на стул, после чего подзывает Антонио и просит подводить праздник к концу, потому что невеста хочет домой. Я благодарно смотрю на мужчину и понимаю, что с каждым часом я хочу узнать его еще больше.
За полчаса мы делаем все, что должны — разрезаем торт и мило кормим друг друга под вспышки фотокамер. Я измазываю пальцы в креме и прошу официанта принести салфетки, но Матвей внезапно хватает мою руку и слизывает крем с моей кожи. Нежно касается языком кончиков пальцев, от чего они начинают покалывать, а по телу распространяется волна дрожи. Я завороженно смотрю за тем, как он слизывает последнюю каплю крема и как всасывает палец в рот, после чего тянет за руку к себе и целует.
Я прерываю поцелуй первой. Отрываюсь от него, а затем шепчу едва слышно:
— Ты переигрываешь. Так и до постели дойдем.
Матвей улыбается и отпускает меня, после чего берет в руки микрофон и говорит слова прощания:
— Мне жутко неудобно, но нам пора, — под гул голосов в зале, говорит мужчина. — Невеста жутко устала, а у меня в планах не просто лечь под одеяло, — он улыбается и прощается со всеми, берет меня за руку, выводит в центр зала и подхватывает на руки, вынуждая обнять его за шею.
Для публики должна быть сказка. Красивая, ванильно-приторная сказка, в которую они поверят. Любовь, которая зародилась неожиданно и нелепое стечение обстоятельств, по которому я забеременела. Все это мы уже обсудили в мелочах и знаем, что в ближайшее время придется давать интервью, но после всего, что сегодня произошло я не хочу никаких интервью.
Матвей несет меня к машине, бережно усаживает на сиденье, после чего огибает автомобиль и садится рядом. В полной тишине мы едем домой. Я понимаю, что внутри всегда мечтала о такой сказке. Хотела, чтобы все было именно так: поцелуи, танцы, разрезание торта и то, что было после него. Хотела, чтобы меня вот так же несли на руках к машине и как принцессу усаживали на заднее сиденье. Я хотела, чтобы это было по-настоящему, а не банально для игры перед публикой.
— Ты чем-то расстроена? Переживаешь из-за Светы? — вдруг спрашивает Матвей.
— Да, расстроена, — решаю поговорить с ним и разворачиваюсь к мужчине всем корпусом. — Что ты с ней сделал? Ты просил ее сделать аборт? — я тяну его на откровения и жалею, что не спросила об этом раньше.
— Тебе рассказали, да? Это же очевидно, — он кивает сам себе, усмехается и откидывается на спинку. — Да, я просил ее сделать аборт.
От его признания я задыхаюсь, хватаю ртом воздух как выброшенная на берег рыба и не могу поверить. Он… серьезно? Внутренний голос внутри орет, что я знала. Мне ведь рассказали и я знала это, но все же надеялась, верила, что все не так.
— Как ты мог? — взрываю я. — Ты ведь… доктор. Как ты мог так спокойно отправить ее на аборт и как можешь так легко говорить об этом сейчас?
— Успокойся, Ника, — жестко чеканит слова. — Ты не можешь знать, как я отправлял ее на аборт, ясно? И делал я это из медицинских соображений.
— Да что за соображения? Любой ребенок имеет право жить, бесчувственная ты скотина, — я сама не понимаю, как шлепаю его по лицу.
Смотрю на него ошарашенными глазами и немного подбираюсь, одергиваю руку и прошу прощения, потому что зашла далеко. Матвей ничего не говорит, только прожигает меня своими потемневшими от гнева глазами, и только спустя минут пять нарушает молчание:
— У ребенка был синдром Дауна, Вероника.
Он говорит это так, будто это все объясняет. Я не знаю, как обстоят дела на самом деле, но я вижу какие у него возможности, вижу, что он богат, а еще я знаю, что люди с таким синдромом живут довольно долго и даже ведут активную жизнь. Я хочу об этом сказать, но Матвей меня опережает:
— Это не жизнь из картинки, Вероника. Эти дети очень сложные. Если повезет выжить на первом году жизни, дальше они требуют ухода и заботы, постоянного лечения и контроля. По новостям показывают только позитивные случаи, рассказывают о семьях, которые смогли вырастить и воспитать таких детей, но все умалчивают о второй стороне медали. А она очень печальная, Ника. Многие из рождающихся умирают в первый год даже при должном уходе.
— Все равно не тебе решать. Ты не можешь…
— Могу, Ника, — машина останавливается, но Матвей не спешит выходить. Вместо этого он продолжает: — Я знаю что такое потерять ребенка и поверь, это проще пережить, когда ты его не видел, не держал на руках и не вдыхал его запах. Света слишком утрирует и находится под воздействием вашей общей подруги, — он злобно скалится, после чего выходит, зло хлопает дверью и направляется в дом.
Я все еще сижу и не могу поверить в то, что услышала. Матвей потерял ребенка?
Глава 32
Матвей. 15 лет назад
Ему стало хуже. Снова. В который раз. Я сидел под реанимацией и молча ждал, пока кто-то выйдет и скажет, что все хорошо. Что мой сын в который раз выкарабкался и с ним все будет нормально. Со мной, как и всегда, только мама: брат тоже в реанимации, а отец до сих пор не понимает, зачем мне ребенок.
