– Конечно, я прощаю вас, Хьюго! Какая женщина может устоять перед этим ленивым равнодушием, которое, я клянусь, действует необыкновенно возбуждающе на любую представительницу нашего пола.
Она улыбнулась, и Хьюго Чеверли, хотя все это уже ему ужасно наскучило, обнаружил, что улыбается ей в ответ. В леди Джерси было что-то дерзко-непосредственное, что всегда безотказно находило отклик у его чувства юмора. Когда он наклонился и снова поднес для поцелуя ее руку к губам, она проговорила с удивительной нежностью в голосе:
– Теперь, когда вы приехали, идите и заставляйте трепетать сердца маленьких жеманниц, ожидавших вас целый вечер. Вам не составит большого труда добиться их благосклонности.
– Я бы хотел как-нибудь поговорить с вами, – тихо сказал Хьюго. – Не здесь, не в присутствии этой подслушивающей толпы. Я заеду к вам завтра. Когда вы будете одна?
Леди Джерси рассмеялась.
– Разве я бываю когда-нибудь одна? – спросила она. – Ну, приезжайте к чаю, и мы посмотрим, что я смогу сделать.
Взмахом веера она отпустила его, и, когда он удалился, кто-то спросил:
– Кто это? Я не помню, чтобы я встречал его здесь раньше.
– Это капитан Хьюго Чеверли, и он только что приехал в Лондон с материка, из оккупационной армии, – ответила леди Джерси.
– Чеверли! – воскликнул придворный. – Его родовое имя Элвестон.
– Хьюго – кузен теперешнего герцога, – объяснила леди Джерси, – но бедный родственник и без перспектив стать преемником, потому что у Элвестона имеется два сына и большая вероятность рождения еще полудюжины.
– Я никогда не питал любви к герцогу, – воскликнул весь увешанный орденами армейский офицер. – Однажды он поучал меня, как следует выигрывать войну. Я всегда терпеть не мог этих критиков, сидящих в креслах.
– Вам просто повезло, что ваши критики говорили, сидя в кресле, – озорно сказала леди Джерси. – Там, где дело касается женщин, гораздо чаще это происходит в постели.
Последовавший взрыв смеха достиг ушей Хьюго Чеверли, когда он переходил из одной гостиной в другую. Ему казалось, что за пять лет, пока его не было, в Лондоне ничего не изменилось. Те же лица, те же легкомысленные, нарочито медлительные голоса, тот же вычурный блеск. И те же самые скандальные истории вновь передавались из уст в уста.
Проходя по залам, он слышал вокруг обсуждаемые шепотом сплетни, слишком хорошо знакомые ему. Долги принца-регента, слезы Марии Фитцхерберт, безумие короля, алчность леди Хертфорд! Казалось невероятным, что о ком-то из них можно сказать что-то новое.
На мгновение Хьюго Чеверли возненавидел их. Что знали эти пустые вертопрахи о войне или о людях, сражавшихся за них? Он больше не видел дорогого блеска, не слышал пронзительных звуков болтовни. Вместо всего этого ему представились великолепные всадники Монбрюна в битве при Фуэнтес, мчащиеся по полю с криками «Заряжай!» и время от времени подъезжающие очень близко к британским штыкам.
Уступающий по численности противнику, попавший в лопушку легкий дивизион был, казалось, обречен, и все равно кавалерия Коттома, несколько раз атакуя, сумела лишить французов возможности маневрировать. С небольшими потерями убитыми и попавшими в плен армия Веллингтона праздновала победу.
«Какое это имеет значение в Лондоне?» – спросил себя Хьюго Чеверли, и ему вспомнились люди, разорванные на куски, люди, томимые жаждой, с почерневшими и опаленными порохом, с запекшейся кровью лицами, люди с кровавыми мозолями на ногах, с песней и грубой шуткой идущие по дорогам войны.
Предположим, он рассказал бы этому сборищу страдающих ипохондрией аристократов о тех ужасах, которые он видел, о муках, испытываемых ранеными, о мертвых, успокоившихся навек, об умирающих, которые еще шевелятся, о фигурках в перепачканных землей и кровью красно-синих мундирах среди снятых с лафетов орудий, о разбитых вдребезги повозках с боевыми припасами и порванной конской сбруей… Кто его будет слушать?
Стояла теплая ночь, и от сотен зажженных свечей и толпы гостей, находившихся в постоянном движении, в салоне стало нестерпимо жарко. Увидев открытые стеклянные двери, Хьюго Чеверли направился туда и оказался на маленьком балконе, выходившем в сад, который был неярко освещен волшебными фонариками.
С балкона Хьюго мог видеть несколько хорошо известных личностей, прогуливающихся вокруг сверкающего брызгами фонтана, а за ними в тени с каким-то мрачным удовлетворением заметил несколько парочек, слившихся в страстном и нескромном объятии. Скрытые от публики и фонтана кустарниками и изобилием цветов, они совершенно забыли, что их можно наблюдать из верхних окон дома.
Зевнув, Хьюго Чеверли решил, что здесь нет никого, с кем бы он хотел поговорить, и как раз раздумывал, может ли он не заметно уйти, когда позади него кто-то тихо спросил:
– Неужели вам так скучно?
Он быстро повернулся, и перёд ним предстало сказочное видение, сверкающее рубинами и бриллиантами. На ее темных волосах была диадема из тех же камней, великолепное ожерелье охватывало ее лебединую шейку и каскадами спускалось на смело декольтированный корсаж ее вечернего платья. Рубины и бриллианты украшали ее запястья, и Хьюго подумал, что камни кажутся каплями алой крови на ее белоснежной коже, которая – он знал это, поднося ее руку без перчатки к своим губам, – была мягкой и гладкой, словно гардения.
– Я не ожидала встретить тебя здесь.
У нее был низкий голос, а русский акцент придавал ее словам какой-то тайный смысл.
Хьюго Чеверли высвободил руку, к которой она, казалось, приклеилась, и резко сказал:
– Я был уверен, что ты к этому времени уже уехала.
– Значит, ты пытался избежать встречи со мной. Мне так и показалось. Не потому ли ты так долго не возвращался в Лондон?
– Анастасия, это чрезвычайно глупый разговор, и ты это знаешь, – строго сказал Хьюго. – Прошло пять лет со дня нашей последней встречи. Нам больше нечего сказать друг другу.
Стоявшая перед ним женщина рассмеялась, но в ее смехе не чувствовалось веселья.
– А вот здесь, мой дорогой, ты ошибаешься. Мне очень многое нужно сказать тебе. Мы не можем разговаривать здесь, поэтому проводи меня домой. Я как раз собиралась уезжать и уже попрощалась с хозяйкой.
– Нет.
Односложный ответ прозвучал резко и почти грубо. Хьюго Чеверли посмотрел в сторону сада, его четкий профиль выделялся на темном фоне ночного неба.
– Хью-го, я должна тебя видеть, должна! Ты не можешь отказаться! Если ты откажешься, что это тебе даст? Мы оба в Лондоне и просто обречены встречаться на вечерах. Поэтому прежде всего мы должны поговорить друг с другом.
Ответ по-прежнему звучал непреклонно. Она протянула свою маленькую белую ручку и прикоснулась к руке Хьюго.
– Прошу тебя, Хью-го.
