Надо срочно придумать что-нибудь интересное. Например, такая игра.
Берешь толстую книгу, лучше словарь, и, закрыв глаза, открываешь на любой странице. Продолжая держать глаза прикрытыми, тычешь пальцем в какое-нибудь слово, затем открываешь глаза и вникаешь в его значение. Предполагается, что сама судьба каким-то непонятным образом обязана заставить тебя, несмышленого маленького человека, открыть ту или иную страницу и попасть в то или иное слово.
Подожди.
Я хочу узнать, какую профессию выбрать.
Движение!
Я ткнула пальцем в слово «движение (тоуетеп! тоИоп)», значит, нужно выбирать профессию, где бы не требовалось сидеть на одном месте. Но таких — целая куча!
Легче ничуть не стало.
Быть оштрафованным за нарушение правил уличного движения (значит, водитель или ГАИ?);
Возвратно-поступательное движение (смутно похоже на физику);
График движения поездов (не пойду я на поезде работать: укачивает);
Движение Сопротивления (неужели, это означает, что следует выйти на улицу оружием в руках и, непристойно ругаясь, отстаивать справедливость?);
Движение в ногу (в армию я все равно решительно не пойду);
Движение капитала (ммм, бизнес);
Непроизвольное движение (пахнет медициной, следовательно, и кровью (а-а-а!)); Сила движения — impetus
Ну что, Матвей, что будем делать?
Писать!
Я ничего не могу решить, даже профессию выбрать не способна.
Глава 6. Кухня
Отыскав правду. Знай, что моей вины нет. Я лишь писатель.
Недавно найденную дверь сложно было выломать?
Всего лишь старую, трухлявую дверь разве тяжело выломать вчетвером?
Правда?!
Дверь людям не поддавалась. Они ослабли без воды и нормальной пищи.
Люди верили, что за той дверью спрятано их спасение, маленький шанс на новую жизнь.
Однако, за ней, вероятно, скрывался обычный склад, где хранились съестные запасы. Их хватило бы на небольшое время, чтобы люди окрепли и снова могли мыслить здраво.
Дверь не поддавалась, хотя в ход шли крепкие выражения и не такие крепкие стулья.
Одним словом, это была странная дверь. Но что можно понимать под словом «странный»? Неестественный? Непохожий на других? И кому позволено определять эту непохожесть и находить границы неестественности?
Могу ли я говорить о той или иной «странности», когда сама не являюсь эталоном правильности и не способна отыскать такой эталон в окружающем меня мире? Тогда кто может говорить о «странности»? Тот, кто её лишен? И не является ли отсутствие «странности» синонимом того, что человек на самом деле сам неправилен и лжив? Кто постановил, что «странный» — это отрицательный? Не тот ли, кто настолько сер и неинтересен, что всякое проявление индивидуальности спешит клеймить и загонять в угол?
— Грейс! — раздался крик, но было слишком поздно.
Они только прорвались внутрь, как дверь с шумом захлопнулась. Второй раз люди наступили на те же грабли. Зашли в комнату и не придержали дверь. Второй раз остались наглухо запертыми в четырех стенах. В маленькой комнатке без еды и пищи. Второй раз люди обещали не ссориться и верить друг другу.
Комната на самом деле не была складом для продуктов, она служила кухней, где стояло техническое оборудование. Плиты, мойки, пустые холодильники и шкафы с фарфоровой посудой. Ни окон, чтобы не разносились ароматные запахи. Ни дверей, чтобы посторонние не мешались под ногами.
Всё хорошо, только вот девушка в ночной рубашке почувствовала себя странно. И дело вовсе не в том, что она была странно одета. Ей показалось, что она уже находилась в этой кухне. Только это была не кухня, а та самая комната с пятью углами.
Здесь стояла кровать, слева был холодильник, а теперь она видит гигантскую печь. Потом был шкаф, а сейчас огромная холодильная камера, затем выемка, теперь занятая мойкой. Линолеум наспех был уложен плиткой, обои замазали краской. Потолок побелить не успели: он был желтым, с большим пятном пригари посередине, где, как и прежде, висела хилая лампа.
Это была определенно та же комната. Только наспех модифицированная.
Девушка в ночной рубашке поняла это, прикусила губу и посмотрела на то место, где раньше стоял шкаф с проходом внутри. В этот момент она осознала определенную странность своего положения, странность этой комнаты и отеля, странность своего наряда, поведения и понимания мира. Эта странность бросалась в глаза и шокировала. Она была всеобъемлющей и выпирала наружу. Странность стала нормой, но нормой странной и непонятной.
Мужчина с раскосыми глазами тоже посмотрел в сторону холодильной камеры, но быстро отвернулся.
— Без паники, надо сосредоточиться на хорошем, — сказал он.
— Что может быть хорошего? — съехидничал Оливер.
— Давайте снова поговорим. — продолжил Хиро.
— Отчаянный ты человек, как катастрофа — так сразу «давайте поговорим», — бросила Марианна, рассматривая запертую дверь.
— Маленький сеанс психотерапии, чтобы никто не начал истерить, — Хиро повернул девушку лицом ко всем. — Это, наверное, звучит глупо, но я предлагаю каждому из нас рассказать о своей мечте, и не просто на словах, а представить, будто мечта сбылась. Затем описать чувства, которые вы испытали бы. Возможно, вначале такая исповедь покажется смешной, но сейчас она будет весьма полезна для истощенной нервной системы. Какие-то возражения?
— «Общество анонимных алкоголиков» снова в деле, — усмехнулась Грейс. — Ладно, и надеюсь, будет повеселее первого сеанса.
— Я покажу, что имею в виду.
Оливер скрестил руки на груди.
— Важный момент: старайтесь начинать каждую фразу со слова «я», — закончил японец.
— «Я» — мое самое любимое слово, — хихикнула Грейс.
— У меня вырастут крылья, я смогу летать, — сделал паузу Хиро. — Вряд ли они сумеют вырасти прямо из скелета. Скорее будет создано нечто, что заменит их. Один умный и изобретательный человек по-иному взглянет на эволюцию и предназначение человека. Он выдумает то, что позволит каждому летать. Быть может, тем человеком буду я сам. Я создам аппарат для полетов, умелый и совершенный, как крылья птиц, аппарат, ничем не похожий на груды металла, что ежедневно с трудом набирают высоту и, как камни, падают на землю.
Я буду летать.
Я брошусь прямо в небо и никогда больше не узнаю неволи. Я буду ничем не обременен, ничем не стесняем и не задержан. Я буду свободен.
Я буду летать, как ветер, свища и проносясь около неподвижных зданий. Я буду летать, как облака, медленно и неуверенно, будто опасаясь быть замеченным. Я буду летать, как звезды, твердо и ярко, обжигая ночь сияниям и давая людям надежду на исполнение желания.
