— Я не знаю, — прошептала она, уставившись на ковер.
— Что ты сказала?
— Я не имею ни малейшего представления.
— Значит, ты ничего поняла. Мы связаны.
— Раз ты все знаешь, поможешь мне понять? — подмигнула она.
— Не сейчас, — отвернулся он.
— Возможно, нам стоит общаться ближе?
— Ближе? Я бы, вероятно, даже увлекся тобой, если бы не эти лабиринты.
Марианна предполагала другое значение слова «ближе». У слов столько оттенков, не всегда выходило подобрать правильный.
— И что во мне увлекло бы? — она решила выяснить подробности.
— Тебя сложно просчитать. Вроде, только начинаю подбираться к сути, как вылезает что-то еще и забирает внимание.
— Ведь это сон, я просто играю, — разрушила Марианна зыбкую романтику.
Хиро усмехнулся и опустил голову вниз. Первый раз она видела, как он улыбается.
— С чего ты решила, что спишь? — он встал и стал подталкивать ее в спину к выходу. — Самый простой способ проверить вообще-то не самый безопасный.
— Что за способ? — Марианне показалось, что добрый психотерапевт наконец-то победил злого и, на счастье, возвращается.
— Почувствовать боль, — Хиро встал в дверном проеме напротив Марианны. — Невозможно долго чувствовать боль во сне. Сработают защитные механизмы психики, и ты проснешься.
Марианна, не оборачиваясь, поспешила в свою комнату. Главное — не забыть путь и не заблудиться. Для этого нужно не отвлекаться на посторонние мысли и выбрать правильные коридоры. Сначала добраться до лестницы, потом спуститься и двинуться в третий поворот налево. Пройти до конца, а затем резко свернуть два раза направо.
Она вприпрыжку бежала с лестницы, как вдруг вскрикнула и остановилась. Два столовых ножа, завернутые в тканевую салфетку, спрятавшись в глубоком кармане халата, в прямом смысле жгли ляжку. Девушка вытащила их и обследовала ногу.
Только поцарапалась, крови нет.
Таскать их дальше?
Она положила ножи в комод, накрыла салфеткой, будто погребальным покрывалом, и закрыла створку. Дальше шла медленно.
Проходя мимо кухни, девушка услышала звонкий голос Грейс:
— В моей комнате невероятный светильник, Оливер! Огроменный, от пола до потолка! Интересно, в каком музее современного искусства они отыскали этот артефакт?! Ты должен его увидеть!
Марианна остановилась, чтобы подслушать и подсмотреть.
— Но он так уродует любимый мною мрак. Поможешь накрыть его темной тканью? — кокетливо тараторила Грейс.
Получалось, что они оба не собирались искать выход. Едва не ремонт уже вместе делают.
Постучав в дверной косяк, Марианна зашла на кухню.
— Абсолютно мрачная комната? Что она расскажет о тебе, Грейс? Все, что мы выбираем, характеризует нас, — Марианна села напротив спевшейся парочки.
Грейс выглядела неестественно бледной, Оливер, напротив, сидел с раскрасневшимся лицом.
— Ты хочешь доказать, что каждый выбор — это диагноз? — уточнил мужчина.
— Вроде того. Хиро, к примеру, выбирает белоснежную комнату, а мы помним, как он боится замкнутых пространств. А ведь белый цвет лишает пространство замкнутости и создает иллюзию бесконечности.
— Что ты думаешь, Грейс?
— Меня пугает этот Фрейд в старом халате, — внезапно зевнула она, будто выпила снотворного. — Когда Хиро успел заразить тебя занудством?
Марианна надулась и, не ответив, продолжила:
— Теперь послушайте мой рассказ. Попытайтесь понять, что расскажет комната о Марианне. Будет не так легко — у выбранной комнаты три лица. Они не открываются сразу. Они возникают неспешно, одно за другим, сменяя и дополняя друг друга.
Итак, это вполне обычная жилая комната. Комната из небогатого дома. Комната из недорогого отеля. Моя бывшая комната. Никаких дизайнерских изысков, авангардных течений и антиквариата.
Ты заходишь в комнату и попадаешь в свою квартиру: простая кровать, журнальный столик, удобное кресло, шкаф с книгами и безделушками, небольшой коврик под ногами. Ты живешь, словно у себя дома, но постепенно замечаешь новое свойство комнаты.
А именно, эта комната непропорционально мала. Словно она была создана не для нормального человека, а для человека маленького. Для него уменьшена мебель и остальное. Ты живешь, будто в норке хоббита: скрючившись, спишь на маленькой кроватке, сжавшись в креслице, читаешь маленькую книжку. И в один из таких мелких вечеров ты, неуклюжий гномик, вдруг начинаешь замечать следующую особенность жилища.
Стоит лучше вглядеться в то, что тебя окружает, как внезапно обнаруживаешь, что комната создана из геометрических фигур, понимаешь, что они повсюду и тебе никогда не удастся избавиться от них.
Ты видишь, что ковер — это идеальный квадрат, что книги в шкафу — ровные прямоугольники, а кровать столь тверда и неудобна из-за того, что представляет безупречное скопление геометрических фигур. Теперь во всем ты узнаешь прямые линии и, наоборот, выпуклые формы. Комната приобретает новое очертание.
— Почему ты выделила только три лица комнаты? Если рассуждать по-твоему, их должно быть бесконечное множество, — с серьезным видом на кухню заходит Хиро. — Можно открывать их снова и снова.
— Разговоры не для всех. Не для простых смертных, — звучит сонный, немного пьяный голос Грейс.
— Меня раздражают заумные разговоры, где слова означают совсем не то, что мы понимаем под ними, — бормочет, кажется, перебравший вина, Оливер. — Существует только одна реальность, остальное лживо и сводит с ума.
— «Сводит с ума» — как сладко это звучит, — шепчет, засыпая, американка.
— Я тоже расскажу вам о комнате, — начинает Оливер. — Она, правда, слишком банальна и неинтересна. В ней нет ничего, что привлекло бы такого искушенного жильца, как вы. Это груда хлама. Да, хлама! И я даже не знаю, о чем говорить… Но я знаю, как буду говорить. Я сейчас буду говорить от лица стула, что стоит в этой комнате. Ха! От лица стула. Я буду стулом. Это придаст моему рассказу пикантности. Я не покажусь вам серым человеком, как показался бы, говоря о том, какая мебель стоит там и что за чувства она во мне пробуждает. Итак, я буду стулом.
Оливер вышел из-за стола и занял такое место, чтобы все его видели.
— Я стою рядом со стеной, прислонивши спину к её телу. Ногами я уверенно упираюсь в пол. Глазами смотрю в потолок. Я чувствую на себе ворох одежды и другого хлама. Ощущаю его трухлявый запах и слышу, как муравьишки снуют по нему.
Я обречен. Я обречен вечно стоять на одном и том же месте, обречен заниматься ненавистным делом и не могу изменить свою жизнь.
Я — стул и томлюсь под хламом в любое время года.
