— Конечно, сможешь. Потерпи еще немного.
Я терпеливо ждала и усердно занималась. А по вечерам мы сидели у камина, каждый занятый своим делом. Иногда, утомившись от приключений капризной принцессы, которая, переодевшись служанкой, сбежала из дворца, я добиралась до полок с магическими трактатами. В них все было сложно, я понимала, может быть, одно слово из десяти, но меня притягивали названия заклинаний и иллюстрации.
— Тёрн, что такое «Жар цветка»?
Тёрн кинул взгляд исподлобья и в свойственной ему наставнической манере объяснил:
— Прежде к магам обращались с разными просьбами, а не только в случае крайней необходимости. Конкретно это заклинание позволяет девушке испытать любовную тягу, даже когда она, допустим, устала. Обычно этим заклинанием заряжали настойку шиповника. Одна-две капли и…
— Все-все, прекрати! — замахала я руками, опомнившись. — Не хочу знать. Мерзкая книжонка.
— Ничего мерзкого в этом нет, — спокойно ответил он, снова взяв в руки перо.
Я молча принялась листать дальше, надеясь, что он не заметил моих пунцовых щек.
Больше всего мне нравились книги, на обложке которых вместо имени автора стоял странный вензель. Они были написаны доступно и просто, именно в одной из них я прочитала о заклятии «Дыхание жизни».
— Хоть один хорошо пишет, — бормотала я, перелистывая страницы.
Тёрн хмыкнул, словно я сказала что-то смешное. А я вдруг замерла, осененная печальным пониманием того, что все эти труды в Глоре больше никому не пригодятся! Нет у нас больше Академии. Сгинула, растаяла. Хорошо хоть адепты спаслись. А теперь мы с Тёрном, пожалуй, единственные маги на многие десятки километров. Счастье, что из-за нашествия миражей маги больше не вне закона, но ненависть из людей так просто не выкорчевать…
— Тёрн… Ну признайся, ты ведь служил в Академии, да?
Я сама не знаю, почему мне так надо было это услышать, но в моем голосе прозвучала почти мольба. Колдун посмотрел на меня долгим взглядом.
— Да, Агата. Да, — сказал он, наконец.
— О, Тёрн… Это так печально… Какая она была?
Тёрн как-то беспомощно огляделся вокруг, словно пытался подобрать слова, но только развел руками.
— Она взрастила не одно поколение сильных магов, — сказал он. — Лучших магов… Я благодарен судьбе за годы, которые провел в ее стенах.
— Я бы тоже хотела там учиться! — воскликнула я прочувствованно.
Тёрн снова неопределенно хмыкнул.
— И ничего смешного!
— Я не смеюсь, Агата…
— А ты… Знал ректора? — спросила я с замиранием сердца.
Все-таки рассказ отца о последнем дне Академии произвел на меня сильное впечатление. Я так ярко представила смелого ректора, который в одиночку держал защитное поле вокруг Академии, держал до тех пор, пока последний маг не покинул ее стены… Даже сейчас, закрыв глаза, я могла бы увидеть воротничок с острыми углами и отсветы заходящего солнца, от которых на серебристой вязи вспыхивают искры.
— Кажется, он был не слишком умен, — Тёрн сжал губы. — Самонадеянный мальчишка…
— Сам ты!.. Не слишком умен!
Я обиделась за смелого и такого одинокого ректора, стоящего на пустынной площади, и ушла в свою комнату. В ближайшие пару недель мы разговоров об Академии не заводили.
34
С иллюзиями дело у меня не заладилось, хотя начинала я с самого простого.
— Подумай о том, что любишь, — учил меня Тёрн. — О том, что тебе нравится, о том, что тебе хорошо знакомо. О бабочке, цветке, колечке, которое носила прежде.
Я посмотрела на свои пальцы, оставшиеся без украшений: все драгоценности перешли теперь к Аде и Ирме. Мне было не жаль колец, но все же сделалось немного грустно. А вот цветок… Можно попробовать!
— А когда я смогу вернуть Белянку?
— Как только научишься создавать устойчивые иллюзии. Все двигаются в разном темпе. У меня долгое время ничего не получалось. Магистр, преподававший иллюзии, считал, что у меня скудное воображение…
— Наверное, обидно такое услышать! — посочувствовала я, хотя трудно было представить, что у Тёрна могло что-то не получиться.
Колдун сжал ладонь так, будто в кулаке у него находилось что-то маленькое и хрупкое.
— Воображение здесь необходимо, — сказал он, — но одного только воображения недостаточно. Надо вложить частицу своей жизненной силы, капельку души.
— Звучит как-то очень расплывчато, — посетовала я, пытаясь где-то в теле ощутить жизненную силу и отщипнуть от нее капельку.
Тёрн улыбнулся, глядя на мое напряженное лицо.
— Вспомни: когда ты заставляла перышко парить или оживила розовый куст, ты чувствовала ток магии.
Действительно, творя колдовство, я все будто видела силу, струящуюся через мое тело. Она представлялась золотистым светом, которой я направляла нужным мне образом. Я поделилась с Тёрном этим наблюдением.
— Да, про это я и говорю. Отдели кусочек света, будто лепишь из него снежок, а после преврати во что угодно.
Колдун раскрыл ладонь. На его руке сидела прекрасная бабочка с сиреневыми крыльями. Тёрн подбросил ее в воздух, бабочка вспорхнула и тут же обратилась в пышный пион, который спланировал ко мне в руки, а после рассыпался искрами.
— Красота, — вздохнула я.
— Попробуй теперь ты.
Я кивнула, соединила ладони, оставив между ними пространство, и представила между сомкнутых рук комочек света.
«Бабочка, — думала я. — Зеленая бабочка! Милая зеленая бабочка с желтыми пятнышками!»
Кожу защекотали нежные прикосновения легких крылышек.
— Получилось!
Я раскрыла ладони, а потом вскрикнула и отшатнулась. Получилось. Вот только не совсем то, что я представляла. Бабочка вышла совершенно черной, будто была нарисована кусочком угля. Маленькая, но жуткая. Увидев мой испуг, Тёрн развеял ее. Мое странное творение осыпалось горсткой золы.
— Что это? Почему? — прошептала я.
— Ничего, Агата. Ты только начала учиться. Поначалу иллюзии могут быть очень непослушными. У моих первых опытов, что бы я ни пытался сотворить, всегда оказывались маленькие черные глазки. Не беда, когда черные глазки у жуков, но чайники с глазками, стулья с глазками и цветы с глазками смотрелись довольно необычно.
Я рассмеялась, хотя и понимала, что Тёрн заговаривает мне зубы.
— Поэтому на практикумах я хитрил и создавал только жуков, — закончил он. — А ты будешь пробовать снова и снова, и все получится.
Однако, несмотря на все усилия, те маленькие иллюзии, которые удавалось сотворить, всегда были черного цвета. Черные цветы, черные камни в колье, черные листья на ветке… Тёрн меня успокаивал, говорил, что это временно, но один раз, когда он думал, что я не вижу, я поймала его озабоченный взгляд. Ему не очень нравилось то, что происходит.
