— Рем? — тихо спросила я.
— А, мальчишка… Сказал ему, что мы любим друг друга, что я хочу спасти тебя от мерзавца колдуна. Разве не так?
Глупый Рем, думал, что выручает меня.
— Дани, — сказала я, осторожно подбирая слова. — Ты ведь понимаешь, что это не будет продолжаться долго. Меня найдут. И тебе… будет плохо. Разреши Тёрну помочь тебе, он придумает способ…
Даниель выкрутил мне руку, так что я, пытаясь сдержать стон, упала на кровать, ткнулась лицом в прохладные лепестки, вдыхая одновременно аромат роз и запах затхлости, исходящий от покрывала.
— Это будет продолжаться столько, сколько я захочу.
Он грузно поднялся, пошатываясь, дернул за руку и ногу, переворачивая на спину, навис, наблюдая. Как жалко, я, должно быть, выглядела сейчас, с расквашенным носом, растрепанная. Тяжелые браслеты из литариума давили на запястья, пригвоздив их к постели. Я лежала, раскинув руки, и не могла пошевелиться.
— Тебе же нравились мои поцелуи, да, галчонок? Чего ты так трясешься, у нас ведь все уже было? Пищала от восторга!
Я ничего не отвечала, растеряв все слова. И что тут скажешь — он все равно не услышит. Я только смотрела, словно могла бы остановить взглядом… Даниель наклонился и прижался к моему рту. Я застыла, как мертвая, даже не дышала. Исцарапанные о доски пола губы пекло. Даниель должен был чувствовать вкус моей крови.
— Вот, значит, как, — недовольно и зло выговорил он, отодвигаясь. — Теперь бревно будешь изображать!
— Мне больно… — прошептала я. — Я устала… Я не могу ничего…
И зажмурилась. Глупая, глупая Агата: Даниель сейчас не способен ни на жалость, ни на сострадание.
— Ладно, — проворчал он. — Отдохни.
Я не поверила своим ушам, а потом поняла: Даниель и сам пострадал, когда мы боролись, бровь и руки до сих пор кровили. Ему тоже нужно прийти в себя после схватки.
— Я ненадолго уеду. Привезу для тебя одежду. В этом платье ты похожа на миража.
Он хохотнул.
— Искупаем тебя, переоденем, — в его глазах снова появился нездоровый блеск. — И поимеем. Да, Аги? Сладенько.
Я нашла в себе силы не отвести взгляд.
Он ушел, оставив меня одну, подарив несколько часов передышки. Конечно, первым делом я попыталась избавиться от браслетов, но замок запирался непонятным мне способом, открыть его можно было только с помощью ключа. Прочную цепь невозможно было разорвать, хотя я пробовала зубами разогнуть железные звенья, но на треснувших губах снова выступила кровь, так что я оставила попытки.
Я забралась на постель, скорчилась, обхватив колени руками. Даже плакать не могла — так мне было плохо и страшно. Тёрн вернется через несколько дней… Что от меня останется к этому времени? Что останется от моей души?
— Прости меня, — прошептала я в пустоту. — Прости, я такая непослушная…
* * *
Я очнулась в темноте. Сколько прошло времени? Из дома я вышла незадолго до полудня, но сейчас наступила ночь. Я не заметила, как провалилась в беспамятство. Неудивительно, ведь из-за магии крови я потеряла много сил. В каком-то смысле браслеты из литариума оказали мне услугу, перекрыв доступ к магии, иначе бы я могла выжать себя досуха и умереть.
Огляделась впервые за этот страшный день. В доме, видно, давно никто не жил, Даниель снял его за гроши. В своем помутненном сознании он, вероятно, действительно видел нашу совместную жизнь. Набросал на постель лепестков, расставил свечи. Безумец.
Я села и снова принялась ковырять цепь. Нет, бесполезно, сработана на славу. Тогда я сползла на пол и попыталась снять цепь с железного каркаса, но Даниель подготовился заранее: закрепил намертво, знал, что так просто я не сдамся.
На полу он меня и обнаружил… Я не услышала шагов, потому что звяканье металла о металл заглушило остальные звуки. Даниель застал меня врасплох, подкрался со спины.
— Хитруля! — рявкнул он мне в ухо и рассмеялся, когда я дернулась и задохнулась. — Так и думал, что ты без меня тут проказничаешь!
Я подавила порыв забиться в угол у стены, закрыться руками и умолять. Вместо этого поднялась на нетвердых ногах, ухватилась за спинку и стояла покачиваясь. Даниель, напевая, принялся зажигать свечи. Я не подозревала, что их так много. Свечи, большие и маленькие, стояли всюду: на полках, на комоде, на подоконнике, на одиноком стуле, что с трудом удерживал равновесие на трех ногах, даже на полу. В комнате становилось светлее, но чем яснее проявлялись фигура Даниеля и его лицо, тем страшнее мне делалось.
Он не терял времени даром. Порез над бровью перехвачен тремя аккуратными стежками — шила явно женская рука. Я представила, как Даниель заявился к невесте и поведал ей трогательную историю о том, как вступил в неравную схватку с бандитами. Конечно, с бандитами! И победил их. Как же такой славный парень да не победит. «Ах ты мой бедный! — воскликнула она. — Ты мой герой! Я сама зашью». Она обрабатывала рану и дула, чтобы не так щипало. А потом… Наверное, нашла другой способ утешить. Чисто женский. Вот только Даниелю этого мало. Его голод невозможно утолить.
Он умылся и переоделся в темный костюм. Прежде на нем был надет светлый, летний. Но на светлой ткани отчетливо видна кровь. Кто знает, вдруг снова придется испачкаться? У меня скулы свело от страха, но я молчала и продолжала наблюдать.
Заметила сверток у двери. Даниель проследил за моим испуганным взглядом.
— Сорочка для тебя, как обещал. Платье пока не понадобится.
Конечно, про еду он не вспомнил. А еще мне отчаянно хотелось пить… и в туалет.
— Я хочу пить… — прошептала я спекшимися губами.
Он будто удивился.
— Ах да… — потер висок. — Я набрал для тебя ванну. Там и вода есть. Пошли уже, умоешься, а то смотреть на тебя неприятно.
Даниель закончил зажигать свечи и встал за моей спиной. Подошел так близко, что я ощущала жар, исходящий от него. Он отвел в стороны мои волосы, обнажая шею, прижался губами к полоске кожи, прежде скрытой прядями. Я сцепила зубы: прикосновения Даниеля заставили меня содрогнуться.
— Я помогу раздеться, — сказал он.
Провел рукой по ткани платья, отыскивая крючки, но сзади их не было. Только у леди платье завязывается на спине, потому что им помогают одеваться горничные, я же теперь одевалась сама, и завязки находились спереди, на груди.
— Я сама… — выдохнула я.
Пальцы не слушались, не гнулись, я еле-еле сумела поймать тесемку. Потянула, распуская шнуровку. Даниель спустил ткань с плеча, накрыл его ладонью и втянул воздух сквозь сжатые зубы, будто ожегся.
— Ну наконец-то… моя… — выдохнул он.
Стянул и второй рукав, сжал ладонями обнаженные плечи. Он не торопился, сдерживался. Знал, что сейчас никто не придет ко мне на помощь, а значит, и спешить не стоит. Шнуровку дальше распускал сам. Делал он это медленно и, как завороженный, наблюдал, как платье сантиметр за сантиметром сползает вниз, обнажая сначала плечи, потом грудь…
