Время близилось к десяти. Джефферсон-стрит преобразилась, неон рекламных огней еще больше налился цветом, ожил и запульсировал. Взглянув через дорогу на кафе «Рейнфорест», Дэн направился туда.
Желая привлечь посетителей оригинальностью, хозяева не поскупились на антураж – внутри все напоминало о влажных тропических джунглях. К свисающим с потолка лианам прицепилось чучело белой мохнатой обезьяны, другая – гипсовый орангутанг в натуральную величину – пристроилась на скамейке, оставив рядом местечко для желающих сфотографироваться. Со всех сторон мерцали прозрачной лазурью аквариумы с пестрыми рыбками; у одной стены – муляжный слон, у другой – тигр в натуральную величину. У самого входа, возле стоек с сувенирами толпились туристы, азартно запасаясь на память разнообразной мелочью: статуэтками, кружками и тарелками, магнитами, открывашками для бутылок и брелоками с узнаваемыми символами Сан-Франциско. Вернувшись домой, они покажут знакомым свою добычу и будут рассказывать о том, что в городе на берегу Тихого океана до сих пор ползают трамваи начала двадцатого века, что им довелось проехать по грандиозному мосту Золотые Ворота, а также прокатиться на пароме в ту самую тюрьму, о которой снят знаменитый фильм…
В магазинчике было не протолкнуться. Туристы перебирали сувениры, прикладывали к себе футболки с аляповатой эмблемой «Рейнфорест», примеряли фирменные бейсболки. Веселясь, они фотографировались в потешных красных шапочках с загребущими клешнями и качающимися на проволочках крабьими глазами; по очереди пристраивались возле бара на табуреты, имитирующие зады зебр, жирафов и лягушек – лишь для того, чтобы друзья щелкнули их на фотоаппарат или планшет.
Вспомнив, что пробудет в городе два дня, Дэн купил здесь белую футболку. Неплохо бы приобрести еще трусы и носки. В одиннадцатом часу в любом другом месте это стало бы проблемой – только не на прибрежной Джефферсон, где многие магазины работают до полуночи.
Вместе с праздной публикой Дэн продолжал бродить по улице, заглядывал в лавки, и вдруг поймал себя на том, что не удаляется от «Тарантино». Однако девушку в лазурном платье он больше не увидел.
В свой дом он вернулся в воскресенье вечером и, едва войдя, замер на пороге. Стенной шкаф возле входной двери почти опустел, нет ноутбука Роуз, который всегда стоял раскрытым на столике перед угловым диваном внизу. Выкрашенная в светлый беж стена над ним смотрелась осиротелой без репродукций импрессионистов, которые Роуз купила в лавке музея Метрополитен во время их совместных каникул в Нью-Йорке.
Продолжая осмотр, он заметил, что из стеклянного шкафчика в кухне исчез золотой кофейный сервиз, подарок пани Хелены. Из этих чашек никогда не пили, Роуз называла сервиз кичем, но из уважения к матери поставила на видном месте. Стол уже не украшала гора глянцевых журналов, и огромной кружки с надписью: «Я люблю Сан-Франциско» тоже не было видно. Фиксируя перемены, Дэн поднялся в спальню. Здесь ущерб оказался еще заметней.
Не стало шеренги тюбиков, баночек и флаконов на тумбе под створчатым зеркалом. Полки телевизионной стойки, прежде в основном забитые дисками с любимыми песнями Роуз, ее любимыми фильмами, тоже почти опустели. Он перебрал то, что осталось. Комедии Гайдая – их Роуз смотрела вместе с ним, и смеялась; пара картин Сокурова – ни он, ни она ничего в них не поняли, но между тем смотрели, не отрываясь, ожидая, что за мрачным видеорядом вот-вот откроется скрытый смысл; «Особенности национальной охоты» – он умирал от смеха, еле мог переводить, а подруга заявила, что в стране, где главным развлечением является водка, никогда не будет порядка. «Брат» – этот фильм рвал ему душу: знакомые улицы, неприютные питерские дворы, рынок, кладбище и атмосфера всеобщего страха, ужаса, на который нужно отвечать только с беспощадностью. «Это страшнее, чем фильмы ужасов», – высказалась Роуз, просмотрев чуть больше половины, дальше не смогла. А он в который раз досмотрел, и думал про себя, что если бы был так же хорошо подготовлен и целеустремлен, как герой Сергея Бодрова, если бы его не парализовал страх, эпидемией накрывший всю страну…
В самом низу стопки лежали две коробки с сериями «Бандитского Петербурга» – этот фильм он Роуз смотреть не предлагал.
Без вещей подруги полки в гардеробной освободились на две трети, на никелированной трубке справа от двери осталось всего несколько вешалок с его рубашками, пиджаками и брюками. Из ванной исчезли большие стеклянные колбы с ракушками и красивыми камнями, Роуз наполняла их самостоятельно, постепенно, хотя можно было купить готовые – такого рода украшения для ванной комнаты нынче в моде. Не стало на полочках многочисленных и разнообразных шампуней, гелей, скрабов, бальзамов, которые женщины так любят покупать, даже не использовав до конца предыдущие. В стакане под зеркалом сиротливо торчала одна зубная щетка, его собственная, никакая не электрическая, и прибора для дозирования зубной пасты на стенке не наблюдалось. Дэн распахнул шкафчик, нашел новый тюбик «Пепсодента» и сунул в стакан. В шкафчике тоже стало просторнее – ни тампонов, ни прокладок.
После ревизии второго этажа он спустился в подвал, откуда исчезло нескольких пластиковых коробов для хранения, заглянул в пустой гараж. Обычно здесь стоял темно-фиолетовый «форд» Роуз – машиной она пользовалась редко, на работу ходила пешком.
Вернувшись в дом, Дэн вышел на задний дворик через стеклянную дверь холла. До появления в его жизни Роуз Мачульски двор, подобно дому, выглядел довольно уныло: просто небольшая площадка с выложенным кирпичом традиционным уголком для барбекю и заросшей разносортной травой лужайкой. Время от времени он заставлял себя взять в руки электрическую газонокосилку, чтобы не возмущать соседей запущенным видом своего участка. Стараниями Роуз теперь почти весь дворик, кроме небольшого зеленого газончика, был устлан каменной плиткой, а переносной мангал заменила сверкающая сталью печь. В противоположном углу высилась барная стойка под бамбуковой крышей, центр занимал просторный овальный стол из темного стекла и несколько плетеных кресел. Яркими пятнами выделялись горшки с цветами, а сетчатый забор в дальнем конце двора уже почти скрылся за молодыми кустами рододендронов. Раза два-три в год здесь бывало людно.
«Конечно, вся эта красота и уют созданы не собственными руками Роуз, – подумал Дэн, усаживаясь в плетеное кресло и закуривая, – в смысле хозяйства она предпочитала как можно больше передоверять специалистам, и все-таки надо признать: она немало сделала для меня».
Сердце царапнуло чувство вины – а что он сделал для нее? Стал перебирать и ничего такого особенного, специального не нашел. Ну, старался быть внимательным, как полагается быть внимательным к женщине, с которой разделяешь постель и кров. Встречал в аэропорту, когда она раз в год летала в Бостона к университетской подруге; дарил подарки на день рождения, Рождество и день святого Валентина; оплачивал со своей карточки совместные поездки по Америке и за рубеж. В конце месяца они собирались на машине отправиться в Лас-Вегас, заглянуть по пути в каньоны и Йосемити…
В принципе, ему не в чем себя винить, кроме того, что сам решил порвать отношения.
Первые несколько дней желанного одиночества Дэн блаженствовал. Возвращаясь с работы, готовил себе плотный ужин – он много чего накупил в русских магазинах Ричмонда. На время оставив ставшее привычным виски, выпивал за едой пару рюмок водки и устраивался перед телевизором. Смотрел российские каналы по спутнику и, один в пустом доме, иногда смеялся в голос, а порой чертыхался и отпускал нелестные комментарии. Но приготовление пищи оказалось делом не столь занимательным, как ему представлялось – а может, за десять с лишним лет он стал слишком американцем, – поэтому, когда холодильник опустел, он не поторопился вновь заполнить его, а поехал ужинать в ресторан.
