— Ну, привет, — пронизывает меня непонятным взглядом, отчего уже привычно покрываюсь мурашками. — Ты кое-что забыла у меня, — мне на колени ложится сумочка.
Невинно улыбаюсь.
— Ой, спасибо, а я её, знаешь ли, обыскалась, — да, держу лицо при плохой игре. А куда деваться? Не запрыгивать же ему на шею с криком амазонки-победительницы.
Он ещё с минуту рассматривает меня с ног до головы.
— Что это ты на себя надела? — звучит недовольно, и я поражённо таращу на него глаза. — Ты всегда так одеваешься?
Смотрю на сарафанчик (самую дорогую, кстати, вещь в моём гардеробе) и снова на него. Недоумеваю.
— А что не так?
— Как-то не по случаю, не находишь?
Вот это номер. Шевелю губами, не зная, что ответить, а Макс берёт меня за подбородок, смотрит в глаза.
— В таком наряде можно только со мной быть. Ясно? — он говорит это так буднично, что я даже теряюсь. Отстранённо киваю. — Иди, переоденься, я подожду. — Ему снова кто-то звонит, и Макс отвечает: — Да!
— Зачем?
На секунду отвлекается, бросает непонимающий взгляд.
— Что «зачем»? — даже не удосуживается прикрыть динамик мобильного.
— Зачем ты ждёшь?
— Отвезу тебя на пары, ты же туда собралась?
Ах, да. Пары. Киваю.
Выхожу из машины и иду переодеваться, подавляя в себе обиду. Может, он и прав… Останавливаюсь дома у зеркала, придирчиво себя осматриваю. Слишком ярко, да. И, наверное, немного вульгарно.
Надеваю простые рваные на коленках джинсы и футболку, так и выхожу на улицу. Во внедорожнике опускается стекло, Макс снова сканирует меня и тянется к двери, чтобы открыть, но я дёргаю за ручку первая, распахиваю дверь и не особо женственно плюхаюсь на сидение.
— Ушакова, пять, — говорю ему адрес, смотрю прямо.
Мотор с рёвом заводится, железный зверь срывается с места.
Иногда он бросает на меня странные взгляды, а я мысленно один за другим отвешиваю себе подзатыльники. Не смотреть. Не реагировать. Держись, Минаева, только не потеки снова, как гулящая сука.
— В джинсах неудобно, да? — слышу насмешливый голос, рука Макса ложится мне на коленку, поглаживает и ползёт выше. — Давай помогу, — быстро расстегивает пуговицу, раздражённо скидывает мою руку со своего запястья и вжикает молнией.
— Что ты делаешь? — тут я уже действительно возмущена, потому что внедорожник врывается на территорию учебного заведения и, конечно же, опять привлекает внимание. Здесь таких машин не водится.
Макс ловко паркуется с помощью одной руки, второй же продолжает бесчинствовать. Охаю, когда его пальцы пробираются в трусики и скользят по вмиг набухшим и увлажнившимся складочкам. Его губы с немыслимым напором врезаются в мои, сминают, покоряют, подчиняют… И я со стоном отвечаю.
Кладу подрагивающие пальцы на его затылок, зарываюсь в короткие волосы, тяну на себя. Макс вытворяет своим языком что-то немыслимое, а его пальцы заставляют меня раздвинуть ноги шире и трижды пожалеть, что надела эти тесные джинсы.
Запрокидывает мне голову, оттаскивая за волосы назад, отстраняется и пару секунд смотрит. Усмехается и вытаскивает руку из моих штанов.
— А чтобы кончить, надо заслужить. Ты не заслужила. Хорошего дня, — застёгивает джинсы, резко целует в губы, будто оставляя на них горящее клеймо, и открывает мне дверь.
ГЛАВА 10
По телу дрожью проносится сладкая волна возбуждения, и я шумно выдыхаю, слизывая капельку пота, выступившую в ямочке над верхней губой. Вонзаю зубы в нижнюю почти до крови, смотрю на Макса, что медленно расстегивает свои брюки и освобождает налитый желанием член. Хватает меня за ноги, грубо дёргает на себя и одним рывком заполняет моё горящее лоно. Вскрикиваю, обхватываю его талию ногами и падаю на стол, на котором он меня берёт. Нет… Не так. Не берёт. Жадно имеет. Как голодный дикий зверь. Ноги сводит судорогой, тело наполняется волнующим теплом, и миллиарды ярких вспышек проносятся по венам. Я падаю в пропасть, слышу свой стон и затихаю.
Резко распахиваю глаза и вытаскиваю руку из своих трусиков. Там мокро, горячо… Ноги мелко дрожат, а сердце колотится так, что вот-вот сломает кости и выскочит из грудной клетки.
Облизываю пересохшие губы, откидываюсь на спинку стула и невзначай бросаю взгляд на одногруппника, что смотрит прямо на меня, при этом с гадкой ухмылочкой занимается тем же, чем только что занималась я — мастурбирует.
После бурного оргазма мозг включается значительно позже, чем полагается, и я даже не сразу понимаю, что одногруппник надрачивает на меня. А когда всё же доходит, вспыхиваю от стыда и отвращения.
Какого хрена?! Какого, мать его трижды, хрена он делает?!
Этого парня я, к огромному своему сожалению, знаю уже не первый год. Ещё на первом курсе он пытался наладить со мной контакт, а говоря проще словами Карины, «подкатить яйца». Но меня, конечно же, не заинтересовали ни его модные розовые штаны, ни айфон последней модели китайского разлива, которым он не забывает хвастаться по десять раз на дню. Больше, к сожалению, этому мажору-самоучке похвалиться нечем. В частности и умишком.
Чувствую ли я себя униженной и опозоренной? Да. Однозначно. Потому что Рыжий — последний, кому я хотела бы показывать своё женское начало. А я, получается, показала. Хоть и с мыслями о другом. О настоящем мужчине, одна мысль о котором заводит меня за секунду.
Покраснев, наверное, до корней волос, я вперилась в свой конспект. Чем закончилось дело с его мастурбацией, я знать не хотела, а потому, как только преподаватель разрешил всем выйти, бросилась к двери.
Таких мерзких случаев в моей жизни ещё не происходило, а потому я даже не знала, как реагировать. Гадко, отвратительно, тошнотворно. Хочется вернуться и разодрать веснушчатую морду Сашки Рыжего, потому что мой оргазм не ему предназначался, и не он должен был видеть моё лицо в экстазе. Но сделанного не воротишь, и я, по правде, сама во всём виновата. С чего вдруг решила это делать в полной аудитории, где меня за этим занятием мог застать каждый? На этот вопрос я не отвечу. Сама не понимаю, что со мной творится.
Паскудство… Одно радует — пара последняя, а значит, я могу свалить отсюда подальше и забыть об этом случае хотя бы до завтра, пока снова не увижу наглую морду Рыжего.
Однако моим мечтам сбыться не суждено, потому что Сашка догоняет меня уже на улице, хватает за локоть, заставляя обернуться.
— Привет! Чем вечером занимаешься? — и это всё так, будто мы старые добрые друзья, и он только что не передёргивал, глядя на меня.
Вырываю свою руку из его руки (кстати, той самой), на всякий пожарный отхожу на пару шагов назад.
— Отвали, понял? И никогда больше ко мне не подходи! — обычно я не разговариваю так с людьми, даже если они мне не нравятся. Правила приличия ещё никто не отменял. Но в эту самую минуту, глядя на этого утырка, чувствую, как к горлу подступает тошнота.
