Несмело касаюсь пальцами ее руки, покоящейся на животе. Он еще абсолютно плоский, и даже не верится, что где-то там зарождается жизнь. Но она зарождается… уже шесть недель как. Прямо сейчас у нашего малыша возникают первые связи между нейронами, и начинает развиваться головной мозг. Я знаю, что пока он ничего не слышит, но все равно, склонившись над животом, шепчу:
— Я люблю тебя и никому не дам в обиду. А она… она тоже тебя полюбит.
По крайней мере, я на это надеюсь. Ребенок нуждается в матери. Кладу руку на живот Марьяне и сглатываю. Меня переполняет нежность. В горле собирается ком. Мне нужно заняться делом. Придумать какой-нибудь план. Но вместо этого я не могу себя заставить оторваться от них обоих. Сижу так еще некоторое время. И лишь звонок телефона заставляет меня подняться. Вырубаю звук и на цыпочках выхожу из комнаты. Звонит Дик. Мой менеджер. С тех пор, как меня дисквалифицировали, мы по уши в дерьме. Меня лишили титула, трех поясов и гонорара за бой. И ко всему прочему оштрафовали. Но в этой ситуации был и один жирный плюс. Если я буду паинькой, к завершению срока дисквалификации ко мне выстроится очередь из желающих вызвать меня на поединок. Собственно, мои ребята уже ведут переговоры… От меня же требуется не так уж и много. Держать себя в форме и под контролем. С первым — никаких проблем. А вот второе дается мне с большим трудом. Я стараюсь только ради этого нарождённого малыша. Если с ним что-то случится… Нет, об этом лучше не думать.
Заканчиваю разговор с Диком и иду в кухню. Метель утихла, но снег валит, не прекращая. Подхожу к огромному, во всю стену, окну и замираю в восхищении. Вид открывается просто сказочный! Жаль, что эта сказка не про мою жизнь… Очень жаль.
— Папа! Папа!
— Что, моя хорошая?
— Тинифон!
— А, черт…
Достаю трубку из кармана, прикладываю к уху.
— Я составил короткое заявление для прессы. Глянь в почте. Если что-то нужно добавить — пиши.
— Хорошо. Дам ответ через пару часов. Нужно, чтобы с этим всем ознакомилась мать Полинки.
— Отлично. Ты должен ей объяснить, как сейчас важно действовать сообща.
— Марьяна это понимает.
— Надеюсь. Любая самодеятельность будет только мешать. Я должен знать что-нибудь еще?
Веду по голове рукой. Вообще-то может вылезти все, что угодно. Если Марьяна решит взбрыкнуть и отомстить мне — лучшего шанса у нее не будет. Потому что именно сейчас к ней будет приковано внимание мировой прессы, но… Я не верю, что она пойдет на это. Только не сейчас. Только не после того, что случилось!
— Нет, Норман. Ничего такого. Бай!
Глава 11
Марьяна
Меня будит резкий звук клаксона, влетевший в приоткрытое окно. Зеваю. Тянусь изо всех сил, так что хрустят кости, и только потом распахиваю глаза. Черт! Я же у Демида… В панике оглядываюсь в поисках телефона, проверяю время и понимаю что без задних ног проспала без малого четыре часа. И то, что мне звонили мать, Димка… я понимаю тоже.
Первым делом перезваниваю маме. Осторожно интересуюсь, одна ли она, и объясняю сложившуюся ситуацию. Настолько мягко, насколько это вообще возможно. Не хочу ее волновать, не хочу доставлять неудобства, но и молчать не могу. Если пресса до нее доберется, нужно, чтобы она была к этому готовой.
Чертов Балашов! Как же хорошо было, когда его не было рядом с нами… Сидел бы в своей Америке, зачем только вернулся? Мне так легко его ненавидеть, когда он находится далеко. Мне его так легко ненавидеть!
Скажете, ненависть — не конструктивное чувство? Наверное, так и есть. Не берусь спорить. Проблема в том, что в моем случае ненависть и страх — два якоря, благодаря которым я еще хоть как-то держусь в бушующем урагане, имя которому Демид Балашов. Не будь во мне этих чувств, не знаю, во что бы меня превратила эта бешеная стихия. Противостоять ей я не могу. И то, что случилось в том доме… оно ведь только подтверждает мою правоту, не так ли?
— Проснулась?
Оглядываюсь. Бросаю в трубку:
— Извини, мне нужно идти! Договорим, когда мы приедем, ладно? — и, не дожидаясь ответа матери, сбрасываю вызов.
— Звонила Лене?
— Угу. Предупредила, что мы поживем у нее, пока все не уляжется.
— На нее тоже могут выйти, — осторожно замечает Балашов, поднимает руку и ведёт пятерней по ежику на голове. Мощные бицепсы напрягаются, становятся рельефнее. У меня пересыхает во рту. Заставляю себя не пялиться на него так уж сильно, но как раз в этот момент замечаю пятна на его футболке. Очевидно, Демид занимался, пока мы спали. Представляю, как подхожу к нему и слизываю блестящие на шее капли. Ловлю себя на этой мысли и резко отворачиваюсь. Комкаю в руках одеяло, ругая себя на чем свет стоит. Начинаю суетливо застилать кровать, чтобы отвлечься от этого дерьма.
— Брось. Ася приберется.
— У меня есть руки, Демид. Где Полинка?
— Спит в своей комнате.
Спит… А значит еще где-то полтора часа мы с Демидом будем наедине. И это на один час двадцать девять минут больше, чем мне того бы хотелось. Хотя… кого я обманываю?
— Точно. Спасибо, что не забыл ее уложить. Она становится нервной, если не поспит, — тараторю я, чтобы заглушить глупые мысли.
— Я знаю, Марьяна. Я ее отец, помнишь?
Угу… Он знает. Я в этом и не сомневалась. Балашов не дал мне ни единого повода думать, что он что-то может забыть.
— Так что там с пресс-релизом? — резко меняю тему.
— Да все нормально вроде бы. Вот, я перевел — почитай… Пока я схожу в душ. А потом все обсудим.
Балашов протягивает мне руку с телефоном, и я вынуждена подойти.
— Не боишься, что я узнаю твои секреты?
Улыбаюсь немного наигранно, чтобы скрыть неловкость. Утыкаюсь в телефон…
— У меня нет от тебя секретов.
Вскидываю взгляд. И залипаю на его лице. Красивом. Для меня красивом… Я уверена, что если бы тогда мы встретились при других обстоятельствах, если бы Демид пригласил меня на свидание, или что-то вроде того… я бы сама упала в его объятья. Ему бы даже не пришлось напрягаться. Вот только каковы были мои шансы сходить на свидание с таким, как Демид? Никаких. В обычной жизни мы вообще не могли с ним пересечься. Потому что он — звезда мирового масштаба, а я — обычная девушка, каких тысячи. Смешно, но особенной меня для него сделало как раз то, что произошло. Его будто заклинило на этом. Заклинило раз и навсегда.
Демид поднимает руку и осторожно гладит мою щеку пальцами. Знаю — мне нужно отстраниться. Такие игры опасны. Они не для аутсайдеров вроде меня. Но не могу. Тянусь за ним, как привязанная. Пока наши тела не соприкасаются. Есть что-то ненормальное в том, как я на него реагирую. Чувствую себя… прирученной. И не могу этого себе простить.
