— Если ты сама не оденешься, я тебе с радостью помогу.
Едва ли не бегом пересекаю комнату, выхватываю из рук Балашова чертов комбинезон и с грохотом закрываю дверь перед его носом. Меня колотит. Я напрягаю слух, старательно игнорируя вновь накатывающую волну паники, и скатываюсь по стеночке, когда слышу, что он все-таки отходит от двери.
Когда я, собравшись с силами, выхожу на улицу, Демид расчищает дорожку перед домом. Теперь, когда пурга улеглась, я могу, наконец, хорошенько здесь все рассмотреть. Не вижу ни ворот, ни забора. Такое чувство, что кто-то просто построил дом посреди леса. И этот кто-то настолько богат, что ему не составило никакого труда проложить сюда дорогу. Которую действительно замело. Девственно белый снег окутал все кругом мягким воздушным покрывалом, укрыл собой озябшие кроны высоких елей, залег зимовать на крыше.
— Смотри, здесь есть небольшой пруд, а в кладовке я нашел коньки. Можно расчистить и покататься.
Нет… Он таки ненормальный. Или пытается свести с ума меня? Не знаю. В любом случае я не могу делать вид, что ничего не случилось, и кататься с ним на коньках, словно мы парочка влюбленных, сбежавших в глушь, чтобы побыть вдвоем. Потому что это, гори все в аду, не так! Он — маньяк. А я — жертва маньяка. Точка.
— Ты же умеешь кататься на коньках?
— Да, — откашливаюсь я и осторожно ступаю с порога. Мороз обжигает щеки и колет в носу. Изо рта вырываются клубы пара. Но Балашову, пожалуй, даже жарко. Иначе как объяснить, что его куртка расстегнута?
— Застегнись. — бросаю вяло и осторожно ступаю по дорожке. Вроде не скользко, и мой шаг становится увереннее.
— Неужели беспокоишься обо мне?
— Просто не хочу, чтобы ты сдох. Кто-то должен вернуть меня обратно в город.
Да-да, кто о чем, а вшивый о бане. Меня волнует только это! Исключительно. Я ужасно хочу домой.
— Я здоров, как бык. Так что не волнуйся. И в город я смогу вернуть тебя в любой момент. Все зависит исключительно от тебя.
Качаю головой и отворачиваюсь, делая вид, что мне дела нет до того, что он там говорит. Я не собираюсь соглашаться на его условия. А он не сможет удерживать меня здесь вечно. Или…
— Демид…
Балашов вскидывает голову, очевидно, удивленный тем, что я впервые назвала его по имени. Это понятно. Я и сама с трудом заставила себя его произнести. Но мне нужно было как-то к нему обратиться, а «п-сс» и «эй ты», показались мне не самыми удачными вариантами.
— Да?
— Это твой дом?
— Нет. Одного хорошего человека. Но он за границей, и мне разрешили пожить здесь столько, сколько понадобится, — улыбается Балашов, безошибочно разгадав причину моего внезапного интереса.
— Он такой же маньяк, как и ты? — язвлю я, невзирая на страх.
— Нет. Он — отличный парень. Впрочем, я и сам ничего…
На языке так и вертится очередная колкость, но я глотаю ее, вдруг подумав о том, что, возможно, если я узнаю Демида получше, то найду какой-нибудь способ на него повлиять. В конце концов, я — врач. Я два семестра изучала психиатрию и прослушала не один курс лекций по психологии. Все, что мне нужно — найти его слабое место. Втереться в доверие и найти! Это же так просто… Мысль о скорой победе придает мне сил.
- Трудно поверить, — закидываю удочку я.
— В том, что я ничего? Неудивительно. Ты ничего обо мне не знаешь.
— Ты можешь мне рассказать.
Демид перестает грести снег и поднимает на меня взгляд. И я вдруг неожиданно для себя замечаю, какие синие у него глаза. Синие, а не черные, как я думала. Несколько секунд Балашов меня молча разглядывает. Потом пожимает плечами и, возвращаясь к работе, бросает:
— Ты всегда можешь меня спросить.
— И ты обещаешь ответить?
— Это будет правильно, Марьян. Ты имеешь право знать.
Наш разговор выглядит так… нормально, что я начинаю нервничать. Не думала, что это будет настолько легко. С чего же начать?
— Кто твои родители? У тебя есть братья, сестры? Как прошло твое детство? — выпаливаю я, вспомнив о том, что все задвиги маньяков обычно родом из детства.
Балашов снова останавливает работу. Смотрит на меня задумчиво и неуверенно, а потом, будто что-то для себя решив, отворачивается и начинает своей рассказ…
— Эй! Марьян, ты совсем меня не слышишь? — смеется где-то рядом Новиков. Трясу головой, возвращаюсь в реальность. Удивительно, на улице довольно тепло, а я будто ощущаю студеный холод того давнего утра.
— Извини, пожалуйста, ты что-то говорил?
— Предлагал сфоткаться. Вот тут вроде хорошее место, и на заднем плане как раз никого.
Облизываю губы и оглядываюсь. Действительно. Большая удача. Качаю головой, неловко обнимаю Димку за пояс и старательно улыбаюсь в камеру, крепящуюся на селфи-палке. Тот делает несколько кадров, а после показывает мне, что получилось.
— Ну, как?
— Красоту ничем не испортишь, — отмахиваюсь я.
— Устала?
— Да так. Не очень.
— Если хочешь, можем посидеть где-нибудь. Тут неподалеку есть неплохой ресторанчик. Ты уже, наверное, голодна?
Пожимаю плечами. Не хочу ставить Димку в неловкое положение. Зарплата у него, конечно, больше моей из-за выслуги, но тоже не так, чтобы очень. Но он, кажется, настроен решительно. И мне… мне это нравится. Потому что вот такому простому парню гораздо сложнее произвести на девушку впечатление. Удивить ее и порадовать. Тем ценнее то, что происходит. Впрочем, я еще не до конца отказалась от идеи заплатить за себя самой.
Кафе, о котором говорил Димка, находится у метро, на первом этаже в здании бизнес-центра. Обед уже подошел к концу, и народу совсем немного. Мы устраиваемся за небольшим столиком у окна и утыкаемся каждый в свое меню. Новиков определяется быстро, а я колеблюсь. За время, проведенное на свежем воздухе, я здорово проголодалась и, кажется, слона бы съела. Если бы не боялась поставить Димку в неловкое положение… Может быть, сразу предложить разделить пополам расходы и смело заказывать во-о-от этот огромный стейк и спаржу в сливочном масле, которую просто обожаю…
