Качаю головой. Сейчас мне не до драки. Совершенно. Нет, конечно, можно пнуть… себя! Чтобы привести в чувство, но… что-то не хочется. Я устала от этой извечной борьбы. Борьбы собственных чувств и страхов.
Демид касается моей щеки. И все же заставляет меня посмотреть на себя. Наверное, хочет убедиться, что я действую по доброй воле. Я и смотрю. Прямо. Уверенно. Настолько, насколько это вообще возможно.
— О, детка, — выдыхает он и касается моих губ губами.
— Перчатки, — напоминаю я.
— Да-да, сейчас… — он не сразу находит в себе силы от меня оторваться. Некоторое время Демид исследует языком мой рот, лижет губы, прихватывает своими, а в момент, когда я забываю, кто я, и что вообще происходит, отстраняется и в два счета освобождает мои руки.
— Так?
Трясу головой, сбрасывая наваждение, и медленно киваю. Стараюсь не показать, что вместе с реальностью ко мне возвращается страх… Но Демид каким-то образом тонко улавливает мое настроение. И не спешит. Ни целовать меня, ни касаться. Напротив. Он смещается немного в сторону, увеличивая разделяющую нас дистанцию. А потом поднимает руку и, удерживая футболку за горловину, стаскивает ту с себя одним уверенным исконно мужским движением.
— Что ты делаешь? — сиплю я и, как зачарованная, переступаю коленями, чтобы подобраться поближе к нему.
— Раздеваюсь. Ты ведь хочешь меня потрогать? Давай. Ни в чем себе не отказывай.
Открываю рот, готовая по привычке ему возразить, но не произношу ни звука. Не хочу обманывать. Его… и себя. Вместо этого протягиваю руку и впервые касаюсь его голого тела. Он идеален… Невозможно неправдоподобно даже. Веду по теплой загорелой коже вверх. Очерчиваю пальцами дуги ребер, идеально вылепленные кубики пресса и грудных мышц, которые инстинктивно сокращаются под моими пальцами.
— Ты красивый, — не могу не признать очевидного. Рот наполняется слюной — так хочется попробовать его на вкус. Он словно изысканное пирожное. Мне мало просто смотреть на него, мало касаться… Я хочу его съесть.
Передвигаюсь на коленях еще ближе. Веду рукой вверх и неторопливо спускаюсь вниз. Демид даже не дышит. Поднимаю взгляд, пьянея от своей смелости, и, застенчиво улыбаясь, опускаю ладонь еще ниже.
Шипит…
Этот хищный звук делает что-то страшное с моими гормонами. Я всхлипываю и, что есть сил, стискиваю бедра. Но мне не становится легче… Я хочу его просто невыносимо.
— Возьми его… Потрогай…
Облизываю губы, опускаю взгляд. Шорты Балашова спущены так низко, что мне остается только чуть сдвинуть резинку. Касаюсь пальцами мышц, клином уходящих вниз, и в нерешительности замираю. Я не глупая и понимаю, что затеял Демид. Почему он отдал контроль в мои руки. И я почти уверена, что он не сделает ничего, что может мне не понравиться. Но все равно медлю. Потому что знаю — дороги назад не будет… Знаю и боюсь ему довериться до конца. Я совершенно не чувствую в себе достаточной силы — удержать такого мужчину. Не знаю, что со мной будет, если он уйдет. Я так привыкла к его присутствию в своей жизни, что просто не представляю, как буду жить, если он, получив желаемое, потеряет ко мне интерес. Демид — великий спортсмен. Он — тот, кто жить не может без вызова. В какой-то момент этим вызовом для него стала я. Простая девочка, каких миллионы.
Наверное, пришло время признаться в своем самом большом страхе. Я боюсь, что, получив долгожданный трофей, Балашов просто двинется дальше покорять новые горизонты…
Наконец, я нахожу в себе силы признаться в этом. И как-то сразу вдруг все становится на свои места.
— Так, ладно…
— Не-нет, погоди! Останься…
— Если ты не хочешь…
- Я хочу!
— Ты уверенна?
О, дерьмо! Да нет же! Ни в чем я не уверена! Я просто устала трусить. Да-да, я хочу рискнуть…
Поддеваю дрожащими пальцами резинку шорт, трусов и останавливаюсь, чтобы отдышаться, потому что в тот же миг касаюсь его впечатляющей чуть влажной головки. Мой взгляд находится на уровне его подбородка. Я вижу, с какой силой Демиду приходится сжимать челюсти, чтобы выдержать это все. И почему-то именно это придает мне необходимой смелости. Стаскиваю шорты вниз, оголяю член и осторожно сжимаю в ладони.
— Сильней! — поверх моей руки ложится рука Балашова. Он крепче сжимает мои пальцы на своем стволе и несколько раз проводит рукой, показывая мне, как надо. Его тело трясет мелкой дрожью, которая передается мне. Ерзаю, сжимаю мышцы, представляя, что почувствую, если он погрузится внутрь. Я такая мокрая…
— Марьян…
— Да-да, сейчас!
Провожу рукой, растираю большим пальцем выступившую на бархате головки смазку. Зажмурившись, опускаю голову и, сделав жадный вдох, резко поднимаю ресницы. Он… прекрасен. Наверное так… Как зачарованная, опускаюсь ниже. Кажется, сейчас ничто не в силах меня отвлечь от того, что я задумала. Даже глупые невнятные попытки Балашова меня остановить.
— Детка, не нужно… Если тебе не хочется, то и не нужно.
— Заткнись, если, конечно, не хочешь, чтобы я действительно прекратила.
С губ Демида срывается то ли стон, то ли смех. Он откидывается на локти и говорит куда-то в потолок:
— Ни в чем себе не отказывай.
Сжимаю в ладони поджавшиеся яйца и впервые касаюсь его языком. И мы стонем одновременно. Я — потому что совершенно не ожидала, как мне это дело может понравиться. Он… наверное, по той же причине. Повторяю движение, открываю пошире рот и начинаю его посасывать. Это впервые, я действую на голых инстинктах. Наверное, они заложены в каждой женщине самой природой. Никак иначе я не могу объяснить то, как слаженно у нас все получается. Под потолком эхом проносятся хриплые стоны Демида и всякие грязные словечки. Он больше не строит из себя джентльмена и, уложив свою огромную руку на мою голову, задает просто бешенный темп. Мои губы горят, я почти задыхаюсь. Но это лучшее, что со мною могло произойти. Кажется, если это не закончится прямо сейчас, я и сама кончу. Только от того, что ему со мной так хорошо. Мне не хватает каких-то секунд. Демид взрывается у меня во рту, и я инстинктивно сглатываю.
— О господи… Детка… О господи…
Я отрываюсь от него, лишь когда все заканчивается. Опустив взгляд, вытираю краем футболки щеки. Даже страшно представить, как я сейчас выгляжу, но… я ужасно довольна собой. И лишь собственное неудовлетворенное желание чуть омрачает произошедшее. Об остальном я пока не думаю…
