— Серьезно?
— Конечно, если мы не хотим сделать Полинке братика или сестричку прямо сейчас.
— Э-э-э, нет. Прямо сейчас это, пожалуй, слишком.
Демид хмыкает и все же скатывается с меня. Отвернувшись, снимает презерватив, завязывает узел и выбрасывает в корзину.
— А вообще? — оборачивается через плечо. А я, кажется, не слишком хорошо соображаю, потому что переспрашиваю, окидывая его мощную спину плотоядным взглядом:
— Что вообще?
— А вообще ты не против родить еще раз?
Ох, ты ж, черт! Я совсем не готова к таким вопросам.
— В принципе, нет, не против. Но мне кажется, пока нам не стоит с этим спешить. Что скажешь?
— В этот раз все решаешь ты.
— Серьезно?
— Угу. С Полинкой… э-э-э… все было по-моему. Поэтому будет честно, если теперь решение останется за тобой.
— То есть, если я вообще не захочу ребенка, ты не станешь настаивать?
Демид переворачивается на живот и вытягивается рядом со мной, подперев рукой щеку.
— Не стану, — качает он головой, глядя на меня предельно серьезно. — Ты уже сделала меня самым счастливым человеком на планете. И спасибо тебе за это.
Мое сердце разрывается от эмоций и щемящей душу нежности. По телу разливается тепло. Я, наверное, еще никогда не была так счастлива. Это ни с чем не сравнить. Даже рождение Полинки — совсем другое.
— Тебе тоже спасибо. За все. Я… — замолкаю, отчего-то робея. Кричать слова любви в порыве экстаза совсем не то, что говорить их вот так — глядя ему в глаза.
— Ты любишь меня, — самодовольно улыбается Демид, помогая мне справиться с затруднением.
— Да. Я люблю тебя. Очень.
Улыбаемся, не сговариваясь, тянемся друг к другу руками, соединяем пальцы и долго-долго лежим в тишине, сплетаясь взглядами, обнаженными душами…
— Наверное, все же нужно в душ.
— И одеться. Полинка может прийти в любой момент.
— Нет уж. Пусть она лучше до утра спит в своей кровати и не мешает нам…
— …что?
— …налаживать дипломатические связи, — смеется Балашов, скатываясь с кровати. Протягивает мне руку, и мы вместе идем в душ. Моемся быстро. Оба понимаем, что дочка действительно может проснуться и испугаться, не обнаружив нас. Возвращаемся в комнату. Я выспалась накануне и теперь, несмотря на вступившую в права ночь, необычно бодра. Подхожу к окну и…
— Демид! Ты только посмотри, какая красота!
За какие-то часы, что мы были заняты, выпал снег. Укутал ноябрьскую серость серебристо-белой шалью, запорошил дорожки и клумбы, лег шапками на кованые домики уличных фонарей. Давно в наших краях не было такого снега.
— И правда. А представляешь, какая за городом красота?
— Завтра посмотрим.
— Мама! Папа!
Полинка возникает на пороге комнаты приведением.
— Что, моя хорошая? Ты почему не спишь?
Полинка зевает, кажется, так и не проснувшись, укладывается в нашу кровать и в то же мгновение проваливается в сон. Переглядываемся с Демидом и беззвучно смеемся. Все же мы очень вовремя с ним оделись.
— Ну, и что мы с ней будем делать? — задумчиво спрашивает Демид, устраиваясь рядом с дочкой на бок. В профиль их схожесть еще больше бросается в глаза. Я залипаю и неуверенно говорю:
— Можно отнести ее обратно в детскую.
— Ну, уж нет. Зачем-то же она пришла?
Ложусь с другого бока от дочери, смирившись с тем, что сегодня эта маленькая проказница будет спать здесь. Вслушиваюсь в тихое дыхание дочки, а взгляда не свожу с ее обалденного папочки.
— Помнишь, как мы впервые услышали ее сердечко?
— Такое трудно забыть…
— Да… Я тогда так боялась, что оно остановится. Если бы ты знал, как боялась!
— Я знаю, Марьяш. Потому что переживал то же самое.
Закусываю губу, снова протягиваю ему ладошку, на этот раз поверх Полинкиной головы, и киваю. Да, я знаю… Я знаю, как это было.
Глава 23
Демид
Не знаю, что заставило Марьяну сменить гнев на милость. Да и какое это имеет значение, теперь, когда она, наконец, моя? Улыбаюсь в потолок, а потом неожиданно вспоминаю, что она так и не рассказала мне о том, что так сильно её сломало. Переворачиваюсь на бок, вытягиваю над головой руку и веду по ее мягким, как пух, волосам. Рядом сопит носом-пуговкой дочка. Все хорошо, они рядом! Но совершенно невольно я вновь возвращаюсь в тот день, когда чуть было не потерял их обеих.
Хорошо, что к тому моменту, как нам пришлось обратиться в больницу, я уже успел детально изучить этот вопрос. Позависал на форумах, почитал отзыв, так что ехали мы не наобум, а сразу в самую лучшую частную клинику. Еще в дороге я позвонил в регистратуру, коротко обрисовал ситуацию, в общем, сделал все, чтобы к нашему приезду нас уже ждали. Так и случилось. Приемник, уютная смотровая…
— Раздевайтесь и укладывайтесь на кушетку. Папочка, а вы…
— Я, наверное, пойду?
Уходить не хочется катастрофически. Но Марьяне предстоит довольно интимный осмотр, и еще меньше я хочу смущать ее своим присутствием.
— Нет! — трясет головой она и еще сильней сжимает пальцы на моем запястье. — Останься. Пожалуйста…
Бросаю взгляд на доктора, снова возвращаюсь к Марьяне. Кладу свою руку поверх её и почему-то только сейчас понимаю, что одного моего желания, чтобы все было хорошо, мало. Становится страшно. Чудовищно страшно. Кажется, до этого момента я вообще не знал, что такое страх.
— Конечно. Я отвернусь.
Не знаю, что подумал доктор о наших отношениях. Да и плевать мне. Я действительно отвернулся к окну, позволяя Марьяне раздеться. И возвращаюсь к ней, лишь когда она устраивается на кушетке.
— Марьяна, вам нужно немного расслабиться…
— Да… Да, к-конечно, — шепчет она, стуча зубами. Мое сердце подпрыгивает, делает кульбит и уходит в пятки. То, что я чувствую в этот момент, не описать никакими словами. Я заставляю разжаться ее судорожно сжатые пальцы и легонько сжимаю их.
— Все будет хорошо.
Стараюсь, чтобы мой голос звучал максимально уверенно. Даже если во мне самом никакой уверенности нет.
— Конечно, будет, — подтверждает мои слова доктор, — небольшие кровянистые выделения в первом триместре — вещь довольно распространенная. Так что ничего непоправимого не произошло. Сейчас услышим сердечко малыша и убедимся, что все в порядке. Вы кого хотите? Мальчика? Девочку?
В глазах Марьяны — растерянность. До сегодняшнего дня, похоже, она вообще не задумывалась об этом.
