— А вот и ее камера.
Страж отпер замок и вручил Торе фонарь: внутри уже было темно.
— Не забудь поделиться сведениями, — напомнил Деиго. — Оставляю тебя одного, — разрешил инквизитор, и переваливаясь, направился по своим делам.
Вновь скрипнул механизм, заперший клирика и ведьму.
Руководствуясь обширным опытом, Торе с первых секунд определил хронологию произошедшего в мерзких застенках. Склонившись над сжавшейся в комок заплаканной девушкой, он тяжело вздохнул.
— Придет время, и он ответит за все.
Аэрин не ответила.
— Я могу остановить все это.
— Как? — Прошелестел ее тихий голос.
Торе собрался с мыслями.
— Есть два варианта. Не один из них тебе не понравится. В первом случае ты можешь согласиться со всеми обвинениями, и тебя задушат гарротой, а затем сожгут твое тело.
Ему не хотелось продолжать. Связавшая язык горечь забивала горло и мешала дышать. Испытывая к себе ненависть за содеянное ранее, и раскаиваясь за еще не совершенный поступок, он протер глаза, смахнув предательскую влагу.
— Или я могу… оглушить тебя сейчас. Ты не почувствуешь боли, обещаю.
Он был уверен, что Аэрин правильно поняла смысл сказанного. Впрочем, какими бы благими не казались намерения Торе, он осознавал некоторую лицемерность помыслов. Со смертью Аэрин исчезла бы угроза для Кармелы и клирик мог бы оставить ее в Вилоне.
— Это легкий путь.
— Ты отказываешься? — Схватил ее за руку Торе, испытывая облегчение от исчезнувшей потребности убийства и одновременно с этим погрузившись в пучину безысходности изгнанника.
— Это мое наказание, — ответила девушка.
— Ты понимаешь, что тебя ждет? Ты попала к самому жестокому мяснику из тех, кого я знаю. Он изуродует тебя.
— Пусть так, — всхлипнула дава.
Торе отшатнулся от нее и прислонился спиной к стене. Нет, он не станет совершать убийство. Ему не удалось сделать это раньше, и не получится сейчас. Такова заслуженная им участь, таково наказание, отмеренное точно по мерке преступных деяний прошлого. Этой ночью ему с Кармелой придется покинуть город, а возможно, и Родину, не имея права вернуться.
Он проглотил рвущийся из груди стон.
— Не вини себя. Пойми, это мой выбор.
— Другого случая может не представиться.
Она грустно улыбнулась.
— Я не передумаю. Ступай с миром.
Торе попятился, пока не уперся в запертую дверь. Стукнув по ней, он дал знак стражу, выпустившему его в коридор. Смирение Аэрин смешало тщательно разложенные карты, и архиагент в недоумении смотрел на их хаотичный расклад. Неизвестно, что повлияло на него больше, — волевой настрой девушки, или неизбежность эмиграции.
— Удалось что-нибудь узнать?
— Она плохо перенесла издевательства. Боюсь, что потребуется выждать время, прежде чем возобновить допрос.
Совершенно опустошенный архиагент раздумывал над тем, что ему делать дальше, когда из соседней камеры донесся слабый голос, позвавший мужчин.
Содрогнувшись, архиагент уставился на промежуток между прутьями, будто ощутив обжигающий удар раскаленной до бела плетью. У него перехватило дыхание. Чудовищная ошибка, или продуманный ход Родригеса? Как такое возможно, если его не обманули хитроумным приемом?
Страж заметил интерес Торе.
— Она у нас давно. Я уже не помню, почему ее здесь держат.
— Твое имя? Кто ты? — Припав к прутьям, допытывался Торе, уже зная ответ.
— Давид? — Охнула женщина, просунувшая к нему руки и обнявшая архиагента за шею.
От избытка чувств она потеряла сознание.
— Открывайте! — Прорычал архиагент, — быстро! Зовите генерального инквизитора!
Ввалившись в камеру, Торе привел ее в чувство.
— Где же ты был? — Сквозь слезы спросила она, стоящего перед ней на коленях клирика, и гладя его по лысой голове.
— Я… — Попытался начать он и не смог, поняв, как беспросветно ошибался все это время.
Лавина откровений, в миг обрушившая хлипкие барьеры оправданий, освободила осознание масштаба ничем не оправданных преступлений, совершенных ради иллюзии, и запоздалое раскаяние сдавили его горло. Ненависть к самому себе, столько легко и коварно обманутого, потрясла ошеломленного Торе, стремительно разматывающего клубок лжи и лицемерия. Он ухватил нить истины и, вытягивая ее на себя, увидел совершенно иную историю, где ему отводилась роль никчемной марионетки.
Этот миг стал переломным в его жизни. С нетерпением дождавшись Диего, архиагент всмотрелся в лицо тучного инквизитора.
— Эту узницу нужно освободить. Она не виновна. Это приказ Родригеса.
— Снимай оковы. Шевелись, — подтолкнул Диего нерасторопного капитана стражи. — Очень странно, амиго, он неоднократно говорил мне…
— Синьор, не стоит об этом, — мягко, но настойчиво влез в разговор Окинус.
Инквизитор нахмурился, поскольку не помнил возражений со стороны ранее молчаливого подчиненного и повернулся к нему, ожидая объяснений.
— Это может навредить как ему, так и вам.
Торе удержался от резкого высказывания, и только его глаза полыхнули праведным гневом.
— Я бы так же не советовал отпускать узницу, — добавил невозмутимый секретарь.
— В чем проблема, Гордиан? — Развел руками Диего.
— У него нет доказательств невиновности этой женщины.
— А ведь ты прав. Действительно, мой друг, почему мне надо тебе верить? — Обратился инквизитор к Торе.
Подсказанный вопрос был хорош во всем, однако, существовала причина, проистекающая из оговорки Диего. Благодаря длинному языку и громкому голосу, Родригес читал его как открытую книгу.
— Я мог бы указать на родимое пятно на ее правой лопатке, но не позволю вам это проверить. Почему я говорю правду, и она невиновна? У меня есть ответ. Тот, кого вы считаете секретарем, совсем не тот, за кого себя выдает. Его клириальное имя Окинус, и он такой же архиагент, как и я.
— Лживые обвинения, — спокойно возразил тот.
— Это легко доказать. Достаточно послать Мастеру гонца с пустым письмом, и посмотрим, как скоро он появится здесь.
Это был один из известных агентам способов сообщить Дону Родригесу о своем провале.
Подступив к Окинусу, Торе неуловимым движением избавил его от фальшивых усов.
— Что это значит? — Взревел Диего, заметив замешательство Гордиана, и переводя взгляд с одного лица на другое.
— Ты спрашиваешь себя, с какой стати я перехожу дорогу Мастеру? — С неприкрытой неприязнью уточнил Торе. — Иди, сообщи ему, что я все знаю.
