Молодой человек без объяснений оставил ее в одиночестве, и девушка долго смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Еще с утра она не узнавала в нем того, кто приносил цветы и носил ее на руках. Разве два дня назад он прошел бы мимо дедушки с бабушкой, которых не видел ни разу в жизни? Оставил бы одну в темноте? Зачем и перед кем ему приходится изображать холодного и расчетливого терийского лорда?
Она недолго оставалась наедине со своими тревогами. Раздались уверенные шаги, и к ней со сдержанной улыбкой приблизилась Элизабет, держащая в руке мерцающий фонарь. Для графини света было более чем достаточно, поэтому трепещущий на фитиле огонек предназначался для успокоения давы.
— Тебе понравилось, как нас приняли?
— Выше всяких похвал…. - в тон ответила ведьма.
Графиня внимательно смотрела на нее и Аэрин смутилась.
— Благодарю за все, что вы для меня сделали, госпожа…
«И спасибо, что не отдали на завтрак сыну» — могла бы она добавить, однако благоразумно сдержалась.
— Приятно слышать. Полагаю, Маргад уже посвятил тебя в наши планы.
Элизабет всмотрелась в темноту, и продолжила:
— Дорогая, мне нужно, чтобы он научился контролировать жажду, и я полагаю, ты сможешь нам помочь.
Аэрин отвела взгляд, поскольку графиня переоценивала ее возможности.
— Ты так быстро сдаешься, — вздохнула леди, открыла заслонку фонаря и по очереди зажгла факелы на колоннах, поддерживающих потолок.
Дрожащее от легкого дуновения ветра пламя едва разгоняло мрак, но тени в нишах отступили, показав высеченные в камне исторические барельефы. Графиня взяла девушку за руку, чтобы пройтись вместе с ней, и ведьма ощутила холодную ладонь и… стальные пальцы, способные разгибать подковы без каких-либо усилий.
— Посмотри по сторонам. Эти старые стены еще помнят королей древности. Трудно поверить, что великий Александр Энзо ходил по этим залам. Здесь от Красной Королевы пряталась Натали Тагостини. Даже Эспаон не смог склонить ее голову. Сколько бы раз не осаждали Ая, его защитники не сдавались на милость победителю. Мне часто напоминали об этом, когда я была девочкой.
Графиня поставила фонарь на плитчатый пол и присела на деревянную скамью у стены. В ее голос вплелись деловые нотки:
— Когда я выросла, наш прародитель, позабыв о своем кредо, отдал меня сыну Росарио Гранда. Не скрою, мы с Алехо нравились друг другу, только это не оправдывает поступок Дона Анзиано, продавшего меня за эспаонское вино. Дорогая, ты догадываешься, зачем я тебе об этом рассказываю?
Аэрин отрицательно качнула головой.
— Моя дорогая, мне не понравится, если кто-нибудь, сравнивая меня с Доном Анзиано, найдет между нами сходство. Поэтому не бойся, никто не навязывает тебе замужество.
— Спасибо, госпожа — пролепетала дава.
— Есть и дурная новость. Он не допустит, чтобы кто-нибудь узнал о тайнах нашей семьи. Помни об этом, если тебе выпадет честь с ним разговаривать. Это может спасти тебе жизнь, и, поверь, она имеет для меня значение.
Не испытывая сомнений, девушка решительно перечеркнула список заранее заготовленных вариантов просьбы об освобождении. Ее не отпустят ни при каких обстоятельствах, а значит, у нее только одна попытка обрести независимость. Дава представила, как ее бледное тело с остекленевшими глазами заворачивают в мешковину, и, скрытая пеплом утрат и выжженная страхом тлеющая ненависть, потревоженная графиней, затеплилась желанием бороться за свою честь и свободу.
* * *
Стареющая луна, уже заметно идущая на убыль, подобно небесному маяку поднялась над темным вихрящимся гребнем вздымающейся воздушной волны, и, озарив окрестности мертвенно-бледным, бесчувственным светом, потонула под валом громадной тучи. Бегущая по земле рябь сменяющихся света и тьмы придавала таинственный и пугающий вид: обветренные и неподвижные могильные камни в черной оправе чугунных оград выступали над колыхающейся травой словно коронованные головы гигантских статуй, за века ушедшие под землю, а склонившие растрепанные кроны деревья тревожно зашелестели поблескивающей листвой, предупреждая смертных о безжалостности времени. При сильных порывах ветра они наклонялись, вытягивая ветви над тропой, и будто приветствовали идущего под ними, чтобы спустя мгновение, устало выпрямившись, прошептать за спиной скорбное напутствие.
На этом участке кладбища, вдали от воинских захоронений, находились гробницы аристократических семей и патрициата, чьи имена уже мало кто мог вспомнить. Среди потрескавшихся монолитов выделялись забытые всеми усыпальницы вымерших родов, блестящие некогда полированными плитами. Когда-то они олицетворяли заслуженные величие и славу, а сейчас, скрыв пышные формы под плющом и диким виноградом, пробуждали жалость и сострадание в сердце одинокой девушки, бредущей по заросшей дорожке.
Каждый раз, когда ночное светило показывалось над головой, она замирала в тени и вслушивалась в порывы завывающего ветра, о котором так любил рассказывать отец в ненастные дни возле камина. Этот протяжный вой над кладбищем, исходящий не от живого существа, а от обезличенных сил природы, связывал прошлое и настоящее, заставляя задуматься о неизбежности безлуния.
Еще в детстве Маргариту манила темнота, опускающаяся на мир таинственным занавесом. Вопреки ожиданиям родителей, тяга к сокрытому не умерла со вступлением во взрослую жизнь, а склонность к длительному шпацир после заката по сумрачным кулисам стала в каком-то роде необычной традицией. За ними хранился если не ответ на вопрос — зачем так дальше жить, то причина воспользоваться врожденными талантами.
Прошедшее с тех пор время ничего не изменило. Маргариту по-прежнему интриговала ночная тишина, наполненная множеством запахов и звуков, незаметных для обычного человека. Растворяясь в ночи и оставаясь наедине с собой, она получала удовольствие от своих способностей, приносящих иллюзорную безопасность, и черпала в них утешение. Особенно сейчас, когда ее эмоциональность обернулась проклятием, от которого также невозможно избавиться как от собственной тени, а это полнолуние, прибавляющее сил и уверенности, было особенно долгожданным. Начинающийся сезон двулуния обещал большие перемены, хотя сомнительно, что Эмира расщедрится для нее и брата на два билета до Далона в один конец.
В уходящее межсезонье удача отвернулась от нее. Может быть, ей не стоило заступаться за воришку, хотя, была бы у нее возможность изменить историю, она бы ею не воспользовалась. К сожалению, у брата и вовсе не было времени для дипломатических маневров. Пощечина сестре, нанесенная рукой Дио, требовала немедленного ответа. Видят Луны, случилось то, что все равно произошло бы позже. Внебрачный сын Дона Джакоба Трейна страдал от унизительного положения в семье, и, нося фамилию матери, определившую его судьбу как рабское клеймо, выполнял любое поручение, каким бы грязным оно не было. В его лице глава Сагро приобрел верного сторонника, мечтающего о равенстве среди Трейнов, и он только усмехался, когда узнавал об очередной дуэли Дио. Опытный бретер и умелый фехтовальщик сутки напролет искал повод для защиты своей чести, или той измазанной кровью гордыни, которая заменяла это качество. Для такого человека любой протест воспринимается как вызов, пробегающий дрожью ярости по чувствительным струнам эго.
